– Вы, сударь, лжете.
– Это вы лжете, милорд. Это у англичан повадка лгать…
Витька ухватил одного из них за камзол.
– Не путайте. Право на труд – это… Короче, кто не работает, тот не ест.
– Боже милостивый! – Глаза у служанки открылись в пол-лица. – Эй, господин де Гик, вы слышите, кто не работает, тот и не ест. А вы сожрали все колбасы!
Девчонка, глядевшая на Витьку со страхом, дернула служанку за рукав. Служанка поспешно прикрыла рот фартуком.
Витька подвинул миску с супом к себе, а в супе плавали грудинка и жареный лук янтарного цвета. Витька хлебать принялся и после каждого глотка ложку облизывал и выкрикивал:
– Право на отдых! Право на образование!
Гвардеец и англичанин стояли возле него, держась за шпаги.
– Чего уставились? – спросил Витька.
– Дальше, – сказал гвардеец.
– Мне очень любопытно. Валяйте дальше, – сказал англичанин.
Витька великодушно объяснил:
– Дальше идут свободы. Свобода – тоже право. Свобода совести. Свобода волеизъявлений. Свобода вероисповедания.
Девчонка и служанка поспешно перекрестились.
– Так, значит, верь во что попало? – спросил гвардеец. – В любого бога.
– Вообще-то бога нет. У нас это наукой доказано. Но если вам нравится верить – пожалуйста. – Витька подчистил миску корочкой. – Еще о свободах объяснить? Свобода печати…
– Достаточно, – сказал англичанин.
– Вполне достаточно, чтобы тебя повесить! – Гвардеец схватил Витьку за шиворот и заорал: – Шпион!
– Вы что? – прохрипел полузадушенный Витька. – Я просто говорил…
Девчонка и служанка заплакали обе враз.
– Он пришел сражаться за нашего короля, – ревела девчонка.
– Сударь, не верьте ему. Он просто сам не знает, что говорит, – голосила служанка. – Это с непривычки к простецкой пище. Да разве может быть такое? Подумайте. Такого никакая королева не допустит, хоть будь она Констанция или Констюнция.
– Чего вы давите?! – хрипел Витька, пытаясь освободить ворот. – Не знаете, а давите.
Гвардеец его тряхнул.
– Ишь ты, как ловко скрылся! Меня не проведешь. На самом деле, ты шпион. И знаешь чей? – Он приставил длинный острый палец к Витькиному носу. – Гугенотов! Он гугенот! Ларошелец! Его послали подрывать святую католическую церковь… Ух ты, щенок! – Гвардеец встряхнул Витьку так, что Витькины зубы, попадись, перекусили бы подкову. – Как это мы тебя пропустили в ту святую Варфоломеевскую ночь? – Гвардеец покрутил головой, разглядел во дворе бельевую веревку. Толкнул Витьку к англичанину. – Подержите его, милорд.
– Да никакой я не шпион! – закричал Витька. – Вы что, с ума сошли? Я только рассказывал, как у нас…
Англичанин трогал Витькину шкуру, губами чмокал.
– Редчайший зверь. Когда тот черный тебя повесит, я у него этот шкура буду выигрывать. Я думаю, так будет благородно. Ты фрондер. Опасный тип.
А за окном чирикали воробышки. Струилось небо.
Служанка и девчонка стояли возле камина на коленях.
Прибежал гвардеец, путаясь в веревке. У него уже и петля была готова. Он накинул ее Витьке на плечи.
– В мои годы дети и слов таких не знали. Молились богу, – гвардеец вздохнул и поволок Витьку по лестнице наверх. – Все гугеноты – бунтовщики!
Девчонка и служанка заревели еще громче.
– Вы не имеете права меня вешать! – отбивался Витька. – Что я вам сделал?
– Ты слышишь, господи? – Гвардеец поднял руку над головой и где-то там пошарил пальцами. – Да святится имя твое, да исполнится воля твоя. – Он выбрал балку потолще, перекинул через нее веревку.
– Молись!
– Да не шпион я. Не шпион. Мне с дикарями было легче разговаривать. Они хоть понимали. И я их понимал.
– Молись!
– Каугли маугли турка ла му, – зачастил Витька.
