выборов, отправляясь в очередную пропагандистскую поездку, он предложил ему поехать вместе с ним. Но его агенты, подосланные в университет, получили сразу же «от ворот поворот». «Я не хочу иметь ничего общего с сатрапами», — отрезал Хулио Антонио. Эти слова вышли из стен университета и попали в печать. В ноябре 1924 года после президентских выборов журнал напечатал фото Мачадо, сопроводив его следующим комментарием:
«Народу дали нового хозяина с его карнавальной демократией. Вновь в нашу республиканскую эпоху разыгран фарс, называемый выборами. На этот раз прелюдия была кровавой. Кубинский народ пролил свою благородную кровь, чтобы защитить честолюбивых политиков, лишенных идеалов. Окончилась комедия, и победитель готовится к раздаче завоеванных постов. Говорить сейчас о социальных проблемах все равно, что болтать впустую».
К концу 1924 года главным редактором журнала стал друг Хулио Антонио Леонардо Фернандес Санчес, но по-прежнему ни один номер не выходил без статей Мельи. К этому времени Хулио стал членом Гаванской коммунистической группы, и политическая борьба для него приняла новые формы и содержание. Общение с рабочими благотворно сказалось на его идейной подготовке. Теперь он не видел иного пути в политической борьбе, как тесный союз с рабочим классом. В одной из статей, «Новые освободители», опубликованной в ноябре 1924 года в «Хувентуд», он писал:
«Дело пролетариата — дело всей нации. В настоящее время это единственная сила, способная бороться за свободу и победить. Когда он поднимается в гневе, словно новый Спартак, он поднимается на борьбу за интересы всего народа. Он стремится покончить с иностранным капиталом — врагом нашей страны. Он стремится к тому, чтобы народ управлял страной… Социализм для Кубы в настоящее время стал актуальным… Пролетарии — это новые освободители. Наш долг, — обращался Мелья к студентам, — долг интеллигенции — влиться в их ряды».
В 1925 году в марте, накануне вступления Мачадо на пост президента, Мелья опубликовал нашумевшую статью «Мачадо — тропический Муссолини». В то время, пожалуй, только студенчество, а из политических партий — коммунистическая не доверяли Мачадо. Слишком легко собирался он провести тысячи новых реформ. Его поездка в Вашингтон и тесные связи с американским капиталом подтверждали это недоверие. Коммунистическая партия подняла кампанию, разоблачавшую Мачадо как ставленника североамериканских монополий, претендующего на диктаторство.
О пафлете Мельи узнала вся Гавана. Одна промачадовская газета писала тогда, что надо было бы ударить по рукам студентов, которые настолько обнаглели, что нападают на президентов.
Хулио писал в своем памфлете:
«Слова и дела избранного президента подтвердили славу нынешних политиков как мелких тиранов и подонков.
Со дня победы на выборах генерал ничего иного не делает, как подтверждает наше мнение… Он открыто эволюционирует к фашизму, что доказало благословение пугала, сидящего в Ватикане, благословение, ниспосланное ему лично и всему народу Кубы.
Какое счастье на нас снизошло! Святой дух с нами. Но нахождение сего господина в домах кубинцев не безопасно, ведь все знают, как он себя вел в доме плотника Иосифа и его жены Марии!
Ах! Большое спасибо его святейшеству от имени студентов-обновителей за его благословление.
Итак, мы обретем счастье!»
В том же номере он выступил со статьей против расовой дискриминации: «В Санта-Кларе воскресли охотники за неграми».
«Люди с белой кожей стреляют в людей с темной кожей, — писал Мелья, — потому что темнокожие хотят пользоваться правами, которые дает им конституция…»
И далее он обрушивается на властей города Санта-Клары, которые пособничают расистам. И это было более чем смело, потому что кубинская буржуазия и даже либеральная интеллигенция любила хвалиться во всеуслышание, что, дескать, на Кубе нет расовой дискриминации. Разумеется, как только прозвучал голос Мельи, власти предприняли попытки замять скандал в Санта-Кларе.
Народный университет имени Хосе Марти
Сразу же после окончания студенческого конгресса Мелья взялся за организацию Народного университета. Ректорат Гаванского университета без большого энтузиазма встретил затею студентов. И если он согласился предоставить аудитории студентам и рабочим, то только потому, что не очень верил в возможность просвещения рабочего люда. Правда, студентам помогли и многие прогрессивные представители кубинской интеллигенции, горячо поддержавшие молодежь. Их слово было веским, и ректор не мог с ними не считаться.
День рождения Народного университета стал настоящим праздником для всех прогрессивно настроенных студентов и профессоров. Это произошло 3 ноября 1923 года в актовом зале Гаванского университета.
На первых порах — с ноября 1923 года — организаторы Народного университета столкнулись со множеством проблем. Была отброшена старая методика как отжившая и догматическая. Мелья и его товарищи считали, что этим самым они расчистят дорогу для преподавания в будущем диалектического и исторического материализма — конечной цели учебного процесса в Народном университете. Правда, в то время вряд ли кто-либо из них мог похвалиться глубокими знаниями марксистской философии. Но все были полны энтузиазма и по молодости лет меньше всего думали о том, что может произойти через год-два.
Занятия проводились по вечерам после работы. По форме это были популярные лекции по литературе, трудовому законодательству, социальной медицине, древней истории, политической экономии, праву, естественным наукам. Преподаватели Народного университета, а ими были наиболее прогрессивные профессора Гаванского университета и самые подготовленные студенты из группы «Реновасьон», старались при чтении лекций объяснять многие общественные явления на примерах Кубы. В то время из всех преподавателей только Хулио Антонио был по-настоящему близок к марксизму. И он отдавал все свои знания, весь свой опыт любимому делу. Президентом университета был избран Хосе Сакариас Тальет, генеральным секретарем — Мелья. Из студентов, кроме Мельи, самыми активными преподавателями были Сара Паскуаль, Альфонсо Верналь, Леонардо Фернандес Санчес. Из ранее окончивших Гаванский университет — Рубен Мартинес Вильена, Густаво Альдерегиа, профессор Эусебио Эрнандес, венесуэльские коммунисты, политэмигранты братья Густаво и Эдуардо Мачадо.
Разумеется, никаких опросов, а тем более экзаменов не было. Студенты считали свою задачу выполненной, если их лекции вызывали интерес у слушателей и если число последних росло.
Прошло всего семь месяцев после открытия Народного университета, как ректор Гаванского университета понял, что это не пустая затея студентов и что затея эта представляет определенную опасность для режима как центр, в котором пропагандируются идеи, несовместимые с официальными. Поэтому он запретил проводить занятия в аудиториях на «Холме». Студентов выручили сами рабочие. Они предложили перенести занятия в помещения профсоюзов. Нет худа без добра: изгнание Народного университета хотя и осложнило работу его организаторам, но послужило еще большему сближению рабочих и студентов.
Так однажды перед началом лекции Мелья познакомился с человеком, который стал его другом и наставником на всю жизнь, с рабочим, профсоюзным лидером Альфредо Лопесом.
Позже Альфредо посоветовал ему начать общение с рабочим классом с посещения фабрик. Хулио так и сделал. В конце 1923 года он впервые увидел, как трудятся рабочие. Это произошло на табачной фабрике «Пор Ларраньяга». У ее рабочих были богатые революционные традиции, уходившие корнями в 90-е годы прошлого века, когда в стране зарождалось рабочее движение. Дружба с табачниками ширилась, и особенно крепкой и прочной она стала в городе Сан-Антонио-де-Лос-Баньос, расположенном невдалеке от столицы. У тамошних табачников Народный университет сразу же завоевал любовь, и каждый приезд студентов, а в особенности Мельи, вызывал глубочайший интерес среди его жителей.
В ноябре 1924 года Хулио Антонио писал в журнале «Хувентуд» в статье «Новый учебный год в Народном университете имени Хосе Марти»:
