рассматривали что-то вне крепости в зрительные трубы. Йохан, картинно опершись локтем на парапет, стоял в соседней бойнице и тоже смотрел за стену, но невооруженным глазом.
Марта бросилась к нему и, предупреждая возможное недовольство мужа, сразу залила его потоком непрекращающихся слов — извечная женская уловка, чтобы избежать выговора.
— Йохан, милый мой, ты, наверное, голоден! Смотри, я принесла тебе покушать, ведь вас же еще не покормили, правда? И не вздумай говорить мне, что я не должна была приходить, иначе я на тебя обижусь, и всерьез! Кстати, позови своих товарищей, еды здесь хватит на несколько человек. О, герре Хольмстрем, как я рада вас видеть! Угощайтесь, пожалуйста! Вот, возьмите пирожки, они, правда, вчерашние, зато с очень вкусной начинкой! А вы, герре фон Тиллау, извольте не тянуться за колбасой: у вас есть собственная жена, пускай она и приносит вам завтрак!
Йохан уступил под этим очаровательным натиском и только церемонно поцеловал Марте руку. Неожиданно точно так же поступил и лейтенант Хольмстрем, а потом пристально посмотрел на Марту, и в его глазах она впервые не увидела похоти.
— Вы очень добрая и очень хорошая, фрекен… тьфу ты, фру Марта! Я и не знал, что женщины бывают такими.
— Да, мы такие, а вы теперь будете знать! — кокетливо фыркнула Марта, чтобы скрыть неловкость.
Выглянуть в бойницу, впрочем, девушке удалось только на несколько секунд: Йохан нежно, но твердо взял ее руками за плечи и усадил на облезлый гарнизонный барабан, который, похоже, теперь тоже находился в его ведении.
— Московиты почти перестали стрелять, но все же тебе не стоит искушать судьбу, — сказал он. — Предоставь мужчинам смотреть в лицо неприятелю.
— Ладно, если ты так хочешь, милый, — легко согласилась Марта. — Только тогда объясни мне, непонятливой, что это за серый вал вырос за ночь перед мостом… Вернее, перед тем местом, где когда-то был мост.
Йохан озабоченно захрустел луковицей.
— Вот это самое поганое, Марта, — ответил он с набитым ртом. — Московиты, похоже, возводят осадный редут прямо против наших ворот, чтобы их артиллерия могла бить оттуда по городу. Всю ночь они работали под защитой темноты, мы слышали шум земляных работ и крики команды. Комендант велел палить наудачу — ядрами и даже картечью. Не уверен, что вслепую мы смогли причинить им заметный урон, а с рассветом они свернули работы и увели своих землекопов отдыхать.
— Прости, Йохан, но насколько велика опасность? Для нас всех и для тебя?
— Не будем торопить события, Марта. С рассветом наши бомбардиры пристрелялись по московскому окопу. Разрушить его нашим двадцати пушкам не под силу, но он еще недостаточно высок, и сегодня ночью их саперам предстоит работать под огнем. Посмотрим, сколько они выдержат, когда одного за другим начнет рвать на куски! Передай пастору Глюку, пускай молится так, как не молился никогда! С помощью его святых молитв мы, наверное, удержим город! И еще об одном умоляю тебя, моя милая: никогда больше не залезай на стену! Это очень опасно, недавно одному из наших здесь размозжило голову ядром. Когда будешь приходить ко мне, стой внизу, вместе с другими солдатскими женами. Кто-нибудь обязательно передаст мне, что ты пришла, и я спущусь к тебе, когда командиры меня отпустят.
Он говорил это очень спокойно и даже обыденно, и, несмотря на жутковатый смысл его слов, каждое из них наполняло Марту спокойной уверенностью. Прощаясь, она не только жарко поцеловала его губы, но и бережно — серые глаза и лоб с налипшими твердыми частичками сгоревшего пороха.
— Ты стал совсем другим с нашей первой встречи, мой прекрасный воин. Не обижайся на меня, но, кажется, ты повзрослел. Таким ты нравишься мне еще больше! Да хранит тебя Бог и моя Любовь!
Йохан ничего не сказал и только проводил ее, бережно придерживая под локоть, до лестницы. Ему хотелось обдумать очень многое, принять, наконец, самое важное решение в жизни — проклятая война звала за собой и не оставляла часа!
Проходя мимо каменной кордегардии близ ворот, Марта была привлечена неожиданной суматохой. Несколько горожан и солдатских жен маленькой встревоженной толпой теснились, освобождая место полудюжине гарнизонных солдат, строившихся в шеренгу с угрюмыми лицами и мушкетами на изготовку. Ими командовал неприятного вида драгунский офицерик, прыщавый и востроносый мальчишка, кажется, прапорщик Вульф, как когда-то представлял его Марте Йохан. Удивительно, но солдаты строились напротив стены, лицом к ней, как будто собирались стрелять в ее серую кладку. Движимая тревожным любопытством, Марта протиснулась среди зевак и с ужасом увидела, что подле стены, опершись друг на друга плечами, стояли двое окровавленных, страшно избитых людей в одежде латышских крестьян. Хотя распухшие от побоев лица несчастных делали их похожими друг на друга, девушка догадалась, что один из них был совсем молодым парнем, а второй — уже пожилым человеком. И этот второй был их старый слуга Янис, добряк и ворчун дядюшка Янис, который так любил побалагурить с Мартой и пропустить от ее щедрот стаканчик шнапса.
— По законам осадного положения и приказом господина коменданта, — дребезжащим механическим голосом выводил офицер, — батрак Янис Калнини и его племянник Айвар Калнини, мятежник, пробравшийся в город из стана московитов, злоумышлявшие подорвать ворота и впустить неприятеля…
Недослушав, Марта поняла продолжение фразы: совершенно ясно, к чему можно приговорить по законам осадного положения невинного человека, случайно попавшего под подозрение к озлобленным и напуганным военным. Оттолкнув кого-то, случайно оказавшегося у нее на пути, Марта бросилась к офицеру и мертвой хваткой вцепилась в эфес его палаша, не давая ему подать роковую команду к залпу.
— Господин офицер, пожалуйста, остановите это безумие! — закричала она. — Я знаю этого человека много лет, он служит в доме преподобного пастора Глюка! Он честный человек, он не мог сделать ничего подобного! Наверное, произошла страшная ошибка… Пускай соберется магистратский суд! Позовите пастора Глюка! Позовите лейтенанта Хольмстрема…
Юнец-офицер грубо и пренебрежительно сжал запястье Марты узкой ладонью в кожаной краге и с силой оторвал ее руку от своей.
— Лейтенант Хольмстрем сам отдал мне приказ расстрелять негодяев, фрекен! — сказал он, сморщив брезгливую гримасу. — Олаф, убрать эту женщину!
Дюжий капрал бесцеремонно обхватил Марту за талию руками и поволок в сторону. Она упиралась изо всех сил, словно веря, что пока она здесь, казнь не может произойти. Девушка еще успела услышать, как старый Янис, со свистом выплюнув сгусток крови, громко и отчетливо сказал ей:
— Марта, спасибо, дочка! Пускай преподобный Глюк помолится о наших душах.
А второй, молодой, вдруг звонко выкрикнул:
— Мы все равно выгоним немецких баронов и шведских кровопийц! Московский царь при…
Обрывая его на полуслове, вразнобой грохнули солдатские мушкеты. Капрал выпустил Марту: держать ее больше не имело смысла. Накрепко зажмурившись, чтобы не видеть страшного, она бросилась прочь от стены, зажимая уши руками, как будто в них застряло эхо расстрельного залпа…
Глава 11
ПЛАМЯ НАД КРЫШАМИ
Вторая ночь осады не принесла защитникам Мариенбурга счастливого для них перелома. Лишь только опустилась мгла, и за стены донеслось дружное шарканье тысяч лопат, крепостная артиллерия ударила бомбами и картечью по пристрелянному еще с утра шанцу московитов. Однако он был достаточно высок, чтобы предоставлять землекопам какое-никакое укрытие от неприятельского огня. За ночь на шанце выбило до полусотни людей, но работа не остановилась. Переплывшие Алуксне беглецы из московского стана, бывшие дворовые немецких помещиков, доносили, что был час, когда толпа латышских рабочих смутилась под огнем и была готова удариться в бегство. Однако московские солдаты, работавшие плечом к плечу с ними, удержали «чухонцев» — кого собственным примером, кого шуткой, а кого — и силой. К тому
