Навсегда остались в памяти народной простые и скромные советские бойцы в зеленых фуражках, верные защитники священных рубежей Родины — участники исторического контрудара в огневом июне 1941 года.
Иван Бузыцков. Флаг над заставой
Два дня из огненных 1418 дней… Никогда не сгладятся в памяти события 21 и 22 июня 1941 года, хотя каждый из остальных 1416 дней войны памятен тоже своими зарубками в сердце…
Но те первые дни — особые. Насмерть бился личный состав 5-й заставы 25-го Кагульского пограничного отряда с прорвавшимся через границу врагом.
Я в ту пору командовал пулеметным отделением и вместе со своими друзьями-пулеметчиками не один раз за 48 часов отражал яростные попытки врага форсировать Прут.
…Смертоносный артиллерийский и минометный шквал с беспощадной жестокостью сметал с лица земли все живое. Казалось, это последний налет, после которого едва ли возможно организованное сопротивление на нашем «сухом пятачке». Несколькими снарядами снесло часть крыши казармы. Флаг, почти год гордо реявший над заставой, изрешеченный осколками снарядов, склонился и упал.
— Эх, не уберегли! — с сожалением произнес военком комендатуры старший политрук Бойко, когда увидел через амбразуру дзота, как падает флаг. Наскоро сменив повязку на раненой ноге, он вышел из душного, заполненного едким пороховым дымом и паром пулеметного дзота. В дверях столкнулся со старшим лейтенантом Тужловым и ефрейтором Александром Путятиным.
— Товарищ старший политрук, сбит флаг заставы, — доложил взволнованный Тужлов.
— Вижу, Василий Михайлович, вижу!
— Вот ефрейтор Путятин и пограничник Шарафутдинов просят разрешения снова поставить флаг на место. Я считаю, это нужно сделать.
Ефрейтор Путятин выступил вперед. Вся его невысокая, худощавая фигура и смуглое лицо были покрыты пылью и копотью.
— Разрешите, товарищ старший политрук, мне с Шарафутдиновым… Я этот флаг поднял в 1940 году, когда мы первыми пришли сюда. Мы с Шакиром моментально водрузим его на место. Пусть враг поймет, что застава не покорится!
— Хорошо, действуйте, но только осторожнее.
— Есть действовать! — отчеканил ефрейтор.
Пограничники ползком преодолели открытую поляну, пересекли двор заставы и скрылись в подъезде казармы. На площадке второго, последнего этажа они остановились. По стенам и крыше дробно барабанили пули. Через небольшое круглое окно с выбитыми стеклами им хорошо были видны двор заставы и подступы к зданию с тыльной стороны. Оставив товарища на лестничной площадке, ефрейтор Путятин по узкой металлической лестнице влез на чердак.
Работал он быстро, сноровисто. Все готово. Разогнулся, рукавом гимнастерки вытер вспотевшее лицо, прислушался к шуму боя. По-прежнему, не умолкая ни на минуту, в районе заставы рвались снаряды, с той и другой стороны строчили пулеметы, хлопали винтовочные выстрелы. Александр решительно шагнул вперед, встал на «плечо» дымохода и, продев флаг сквозь пролом, высоко поднял его над крышей. Полотнище встрепенулось, расправилось. Переливаясь, заполыхало на ветру.
Через минуту над заставой от окопа к окопу, от дзота к дзоту неслось дружное, громкое «Ур-р-р-а-а! У-р-р-а-а!».
Пули опять засвистели и зажужжали вокруг флага. Путятин уже собрался было спуститься вниз, но резкий толчок в плечо заставил его вздрогнуть. Рука безжизненно повисла. Из-под обшлага гимнастерки потекли ручейки горячей крови. Он опустился на колени и, превозмогая боль, подполз к люку, крикнул:
— Шакир, помоги слезть!
Через несколько минут рядом выросла атлетическая фигура пограничника Шарафутдинова. Подхватив могучими руками раненого Путятина и две винтовки, он с минуту зорко осматривался вокруг, потом решительно спустился на землю и быстро пошел через двор заставы к калитке.
Застава, оборонявшаяся на небольшом «сухом пятачке», окруженная со всех сторон болотом, зарослями камыша и кустарников, в окопах, наполовину залитых подпочвенной водой, и таким образом лишенная возможности даже небольшого маневра, несла значительные потери. Погибли пограничники Хомов и Старков. Были ранены старший политрук Бойко и Александр Исаев, ефрейтор Филиппов, пограничники Садыков, Ворона.
В этот день во время сильного артиллерийского и минометного обстрела заставы осколок вражеского снаряда не обошел и меня. Он впился в предплечье правой руки. Теперь вся надежда осталась на левую руку.
Во второй половине дня 23 июня противнику снова удалось занять шоссейный мост через Прут, продвинуться вдоль железной дороги в тыл и захватить Зеленую рощу. Кроме того, на правом фланге участка заставы, примерно в районе стыка с 4-й заставой, там, где Прут большой дугой врезается в нашу сторону и подходит к подошве хребта, крупное пехотное подразделение противника, сбив небольшой пограничный заслон и форсировав реку, стало наступать в направлении станции Прут.
На этот раз для всех пограничников, действовавших в районе заставы, сложилась крайне неблагоприятная обстановка. Создалась реальная угроза окружения. Между тем горстка пограничников заставы, многие из которых были ранены, контужены, измотаны двухдневным беспрерывным боем, но верны воинской присяге, продолжала самоотверженно защищать священный рубеж своей Родины.
Откровенно, с полной убежденностью скажу, что никто из нас об отступлении со своего «сухого пятачка» и не думал. Наоборот, мы ожидали, когда подкрепление подойдет сюда, к нам. С пехотой противника мы воевали вполне уверенно, и она была нам уже не страшна, а вот артиллерия и минометы очень сильно портили нам настроение, и большинство потерь мы несли от их огня.
Снова сильный минометный и артиллерийский налет. В расположении заставы беспрерывно, один за другим, взметая вверх темные столбы, рвутся снаряды, мины, надсадно клокочут вражеские пулеметы. Личный состав заставы укрылся, кто где мог: одни остались сидеть в полуразрушенных дзотах, другие — в окопах и ходах сообщения, а мои расчеты — в пулеметном дзоте и окопах, отрытых прямо в насыпи шоссейной дороги. В одном из этих окопов сижу и я. В нашем расположении падают и рвутся с треском снаряды — один, второй, третий… С трудом поднимаю отяжелевшую голову. Сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, вижу, как поднимаются ввысь столбы разрывов. Мгновенно возникла тревожная мысль: неужели оглох? Вяло трясу отяжелевшей головой — тишина! Кисти рук окровавлены, левая нога налита свинцом и совершенно бездействует. Осматриваюсь по сторонам, пытаюсь понять, что произошло. Ползу ближе к зданиям заставы с надеждой встретить здесь товарищей, укрывшихся в окопах, щелях и колдобинах от артиллерийского и минометного огня. Неожиданно кто-то обхватил меня сзади под руки и молча потащил. От боли я потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел склонившегося надо мной пограничника Младенцева, который пригоршнями лил мне на голову окопную воду. Я силился понять, что он говорит, но ничего не слышал, мотал головой и тоже что-то пытался говорить. Он улыбался и согласно кивал головой.
К исходу дня 23 июня к границе подошли и развернулись на юго-западных скатах Лысого хребта главные силы 108-го кавалерийского полка Красной Армии под командованием подполковника Васильева. Полковая артиллерия немедленно открыла огонь по пунктам сосредоточения войск противника в Богданештах, Фалчиу и по боевым порядкам его передовых подразделений, снова захвативших небольшие плацдармы в районах железнодорожного и шоссейного мостов через Прут.
Теперь бой шел почти на всем трехкилометровом пространстве, простирающемся от железнодорожного моста до расположения заставы и шоссейного моста через Прут. Пограничники, действуя
