какая-то вражеская провокация в другом месте, кто тогда заменит тебя?
Они решают: Гусаров с двумя конными дивизионами, пулеметным взводом и артиллерийской батареей из состава мотомехмангруппы выдвигается к границе, разоружает военнослужащих китайской армии, обеспечивает их охрану и безопасность, а также усиливает охрану границы.
Деглав берет трубку телефона:
— Товарищ дежурный, объявляйте в мангруппе боевую тревогу.
Ночь за окном. Мороз. Дикий даурский ветер. Уже отпела в казарме тревожную побудку труба. Там зажигаются огни, гремят команды, раздается лязг оружия, храп коней, тарахтят окованные колеса пушек… Деглав и Гусаров курят перед дорогой.
— Ну, удачи тебе, комиссар!
— Счастливо оставаться, командир! Передай Доре, что я на операции, пусть не беспокоится.
— Все сделаю.
Гусаровский отряд выступил еще до рассвета. Шли на рысях всю дорогу. Отставших не было — сказывалась отличная тренированность всего личного состава пограничного отряда. Перед маршем Сергей Ильич сказал своим пограничникам несколько слов. Ледяной ветер обжигал лицо, относил в сторону слова. Поднимаясь на стременах, перекрикивая вой стихии, комиссар обращался к пограничникам. Говорил коротко, энергично, рубя фразы:
— Здесь в восемнадцатом красногвардейские отряды — их составили рабочие Читы, солдаты, железнодорожники, забайкальские партизаны, крестьяне — отбивали бешеные наскоки контрреволюционных атаманов Семенова, Калмыкова. Эти вот сопки видели бесстрашные атаки наших старших; товарищей, ваших отцов. Их кровь впитала эта земля… Будем достойны подвигов героев революции. Вперед!
Вот и рассвет. Станция Отпор мигает непотушенными огоньками. Там тихо, выстрелов нет, значит, все проходит мирно.
Оставив коноводам лошадей в пристанционном садике, Гусаров с группой командиров (в их числе надежный боевой друг Налетов) идет через здание вокзала на перрон. Навстречу с лавок поднимаются китайские военные, один — невысокий, пожилой — впереди.
Обе группы останавливаются, все подносят руки к головным уборам.
Генерал долго говорит и кланяется, еще дольше переводят его и тоже кланяются. А ты изволь ждать. Это называется восточной, или китайской, церемонией. Ненарушимый этикет.
— Генерал Су, — произносит Гусаров, выслушав бесконечные приветствия, — от имени своего командования предлагаю вам возвратиться на территорию вашей страны, поскольку вы самовольно переехали границу.
Выслушав переводчика, генерал жестом неподдельного ужаса выказывает свое отношение к словам собеседника.
— Нет, нет, нет! — уже не церемонно, а торопливо отвечает переводчик-китаец. — Они нас всех убьют. Мы предпочитаем сдать вам оружие…
— Это ваше окончательное решение? — спрашивает Гусаров.
— Да, да, да! — поспешно кивает генерал.
С перрона входит Налетов, обращается с рапортом:
— Товарищ помполит, к вокзалу подходит еще один поезд со стороны станции Маньчжурия.
— Примите и тоже перегоните на запасный путь.
— Генерал Су хочет сказать вам, господин советский генерал, что в этом поезде едут запертые на замки наши пленные. — Это сообщает переводчик.
Час от часу не легче!
— Кто они?
— Это японские резиденты в Маньчжурии и китайские служащие нового правительства Маньчжоу-Го. Японцы — очень важные пленные, господин советский генерал.
— Сколько еще будет эшелонов?
— Это последний, господин советский генерал.
— Хорошо. Только я не генерал, — говорит Гусаров.
Как объяснить, что в Красной Армии нет личных воинских званий ни генеральских, ни офицерских, а есть обращение по занимаемой должности. До сих пор слово «помполит» не встречало никаких затруднений — обращались свои, а тут изволь объяснять представителям другой нации, людям чужой страны, как им тебя величать. В петлицах у тебя три «шпалы», но обращение «помполит» для китайцев трудно и непонятно.
— Зовите меня «комиссар», — говорит Гусаров, вспомнив Деглава и его обращение. Подходит Налетов, и Сергей Ильич добавляет, что это его помощник, которого надо называть «господин советский командир».
У генерала и его переводчика усталые, несчастные лица, но они подобострастно улыбаются Гусарову и Налетову. Что ж, теперь о деле.
— Переведите, — говорит Сергей Ильич, — что сейчас мы составим списки всех находящихся в эшелонах, оружие изымем, за исключением генерала Су — ему будет оставлено личное оружие, а офицерам — их сабли.
— Или шпаги, господин советский комиссар.
— И шпаги.
— А полицейским вы позволите оставить оружие?
— Нет! — решительно говорит Гусаров. — Мы гарантируем вашу безопасность, и в помощи китайской полиции вы нуждаться не будете. Все!
И он уходит. Дел много, и некогда разводить церемонии, прежде всего надо организовать усиленную охрану границы, и помполит отдает необходимые распоряжения. Потом идет к прибывшим эшелонам. Вокруг них охрана — пограничники с заставы Отпор и спешенные кавалеристы из мангруппы.
Китайские солдаты в рваном обмундировании, плохой обуви. Они складывают оружие в тупике у пакгаузов.
— Гранаты сложить отдельно в ближайшем карьере и взорвать во избежание несчастных случаев, — приказывает Гусаров.
— Есть! — отвечает Налетов.
— Автомобили пусть пока останутся на платформах. Проследите, чтоб их шоферы были при машинах.
— Есть.
В каждом вагоне, в каждой теплушке — своя жизнь. Вот эти купе-ячейки предназначены для генералов (их в поезде оказалось, кроме Су Бен-вена, еще десять), а при них жены, дети, слуги и денщики. В других вагонах-ячейках — полковники (числом 17), в третьих — майоры, в четвертых — поручики, прапорщики, далее — гражданские чиновники и чины полицейские, студенты, семейные женщины и публичные женщины и солдаты. Эти последние — парии этого общества, они дрожат от холода, у них голодные худые лица, они сдают почти негодное оружие и гранаты, опасные прежде всего для их владельцев.
Вот она, частица общества, разделенного классовыми, сословными перегородками. Помполит Гусаров намечает сегодня же провести в подразделениях маневренной группы и на заставе Отпор политбеседы, разъясняющие социальный смысл этого пограничного эпизода.
Вот второй поезд. Три классных вагона. Внешне здесь все навыворот: чиновники Маньчжоу-Го, одетые в чистенькие мундиры, почтительно уступают дорогу и кланяются чумазым бравым оборванцам, быстроглазым кули с длинными косами, величественным, чуть не царственной осанки нищим… Все эти люди — маскировавшиеся, вжившиеся в свои роли за десятки лет жизни в чужой стране полковники, майоры, капитаны японской императорской армии, резидентура, которой так гордится создавший ее генеральный штаб.
Гусаров с командирами идет по вагону. Пытливо вглядывается в настороженные, холодные, ощупывающие глаза японских резидентов. Сколько из них, этих шпионов, будет впоследствии перенацелено на нашу страну — одному богу известно.
