«Как все оказалось легко и просто!» — думала Ева, выходя из комнаты.
— Уоррен, сидеть! — прикрикнула Чарлин на пса, который, видя, что Ева идет к двери, решил, что и ему можно погулять.
Уоррен поджал хвост и послушно улегся под стол.
— Благодарю тебя, о, благодарю тебя, святая Юдифь, — пробормотала Ева, выйдя из агентства.
Чарлин достала припрятанную в картотечном ящике бутылку бурбона, сделала глоток и ощутила его теплую ласковость. Господи, что творится с ее нервами! Мало того, что на ней вся работа агентства, она еще должна присматривать за тем, чтобы Рекс не сорвался. Стоит ему выпить лишнего — он забывает обо всем, кроме своих гомосексуальных увлечений, а они бывают хуже запоев.
Она посмотрела на свои старые фотографии, и ее унесло в другие времена, где не было никакого Рекса. «Как я была убийственно прекрасна, — вспоминала Чарлин, — никто не мог со мной сравниться. Господи, действительно прекрасна! Даже сегодня нет никого, кто мог бы сравниться со мной в молодости… Вот только эта Кэрри Ричардс, но Кэрри — единственная настоящая красавица из всех девушек в агентстве».
Чарлин думала об энтузиазме Кэрри, о ее естественности, пылкости, и ей хотелось предостеречь эту девушку: осторожней, тебя погубят, как погубили меня. Никто не станет мириться с твоей непохожестью, тебя постараются низвести до общего уровня, сделать банальной и грязной, как все. Люди не выносят красоту, которой нет у них, и презирают тех, кто ею наделен. Они чувствуют потребность уничтожить красоту, извалять ее в грязи. Красота будто и существует только для того, чтобы возбуждать ненависть и зависть к себе. Город полон плейбоев и извращенцев, иные из них чуть не полвека заняты одним и тем же, и каждый год их полку еще и прибывает. И все они знают, как можно исковеркать жизнь женщины. Отчего это происходит? Почему? Так трудно быть красивой, а в конечном счете твою красоту используют другие, и ты остаешься с пустыми руками.
«Пусть это не случится с тобой, Кэрри. Не дай этому произойти, — в ярости думала Чарлин. — Не дай им погубить себя, как погубили они меня, не дай им растерзать себя на куски!»
Чарлин для успокоения налила себе еще «Джек Даниэль».
— Да, Рекс, — ответила она на звонок внутреннего телефона. — Ты, конечно, насчет юного дарования, которое нас только что посетило, верно?
— Читаешь мои мысли.
— Она совершенно неотесанное существо, это ясно, но мне показалось, что она готова землю рыть, мой дорогой.
— Отлично. Я хотел знать, что ты о ней думаешь.
— Я готова ею заняться. Она ничего не умеет, но это лучше, чем, если бы она уже приобрела плохие навыки. Я думаю, надо начать с исправления ее акцента.
— Прекрасно, моя радость! Я очень доволен. Нам, кажется, повезло в этом году с новенькими. Сначала Кэрри Ричардс, потом Долорес Хейнс, а теперь и эта Ева. С этой тройкой наши дела могут действительно пойти в гору, Чарлин!
Глава V
Всего сутки в Нью-Йорке, а дела уже пошли! Долорес почти не заметила, как возвратилась в отель, настолько возбуждена была она собеседованием в агентстве «Райан-Дэви». Она чувствовала, что шагает в такт городской жизни, она знала, что ее жизнь соединена с этими улицами, вымытыми летним ливнем. Громадные дома, высясь над ней, указывали вектор ее устремлений. Ее возможности были безграничны.
У себя в номере Долорес удовлетворенно оценила свое отражение в зеркале. Ее роман с зеркалом продолжался дольше, чем она публично признавала, но все же она сказала себе: «Я смотрюсь восемнадцатилетней, не старше! Никто никогда не узнает, что на самом деле мне уже двадцать пять, как никто никогда не узнает, что с киностудии меня просто вытурили. Поверил же этот педик Райан тем байкам, которые я ему наплела! Отныне начинается настоящая жизнь».
Скоро она осуществит свои амбиции, свою неутомимую страсть к славе и блеску, к огням рампы и аплодисментам. Она, Долорес, станет знаменитой актрисой, законодательницей моды, признанной красавицей, купающейся в роскоши… Она будет путешествовать, она обзаведется друзьями, будет давать приемы, о которых светская хроника известит весь мир. И рядом непременно будет мужчина, соответствующий ее положению. Редкостная драгоценность требует оправы, подчеркивающей ее красоту.
Однако сейчас предстояло решить совсем другую проблему: Долорес не по карману этот отель. Можно, конечно, можно найти мужчину и заставить его раскошелиться, но, пожалуй, лучше не связывать себе руки, пока она не разберется в тонкостях светской жизни Нью-Йорка. Значит, нужно как можно быстрей подыскать квартиру.
Долорес сняла трубку, чтобы позвонить Кэрри Ричардс.
На первой же съемке выяснилось, что работать перед тремя десятками техников из съемочной группы и вполовину не так страшно, как боялась Кэрри. Смешной толстячок режиссер, так и сыпавший шутками, — он строил из себя педика, что почему-то забавляло группу, — помогал ей на каждом шагу. Зная, что ей все в новинку, режиссер чуть не перед каждым кадром отводил ее в сторонку и показывал, как он желает, чтобы Кэрри действовала, и что ей нужно внушить зрителю. Если возникали проблемы, режиссер решал их с ней наедине, чтобы не конфузить Кэрри перед группой.
В четверг вечером он сказал ей на прощанье, что у нее все отлично вышло и что он надеется еще с ней поработать.
— Киска, тебе суждено стать знаменитой моделью, уж поверь мне. У меня глаз на таланты, а уж о твоей внешности, что и говорить!
Он забавно помахал рукой, опять изображая педика, и Кэрри счастливая вышла из студии. Нью-Йорк окружал ее, как золотое облако. Она больше не мучилась от гложущей неуверенности в себе, от неприкаянности, так донимавших ее с прошлой зимы, когда умер отец.
Все притихло в нежных сумерках поздней весны. Кэрри остановилась и купила газету в киоске у своего нового жилья.
Скудно меблированная квартира была пока чужой и непривычной. Запирая за собой дверь, Кэрри подумала, что нужно сразу же начать обживать ее: купить диванные подушки, повесить что-то на стены, расставить какие-нибудь безделушки. Из первого же заработка, решила она.
Проверила автоответчик — ей опять звонила Долорес Хейнс, та, что, по рекомендации агентства, собиралась поселиться вместе с ней. Кэрри в очередной раз перезвонила в отель Долорес, но той опять не было в номере.
Кэрри устроилась на облюбованной половинке двуспальной кровати и взялась писать матери:
«Дорогая мама!
Прости меня, что до последней минуты я не посвящала тебя в мое намерение снять жилье в Нью- Йорке и прожить здесь весь этот год. После окончания колледжа на меня навалилось столько разного, что я долго не могла определиться.
Сейчас объясню тебе, как я рассуждала: я знаю, что хорошенькая, а раз так, почему бы не извлечь дополнительный выигрыш из своей внешности? Многим девушкам, чтобы прожить, приходится работать с девяти до шести, но мне это не обязательно. Мама, ну неужели и мне занять место в серой толпе девиц, которые каждый год в июле заполняют Манхэттен?
Я избрала иной, интересный путь. Все вокруг меня находится в постоянном движении, я чувствую, что живу и чего-то добиваюсь. Мне бы хотелось полгода зарабатывать рекламой, потом пожить на потиражные! Представляешь — иметь возможность путешествовать! Или уехать в Европу и заняться литературой!
Я хочу писать. Но вот вопрос: о чем мне писать? Нужен жизненный опыт, нужно врасти в материал,
