Он подошел к ней вплотную и взял ее левую руку, разглядывая обручальное кольцо. Зекери почувствовал, как она задрожала, когда он начал медленно вращать колечко вокруг ее пальца, теряя контроль над собой.
— Давно ты замужем?
— Мы с Джейком поженились, когда я вернулась в Чикаго. Так было легче усыновить ребенка.
Ей было явно не по себе, когда она говорила об этом. Но Зекери не обращал внимания на ее смущение. Пусть она чувствует себя не в своей тарелке. Пусть. Никто ведь и не говорит, что жизнь — справедливая штука. Он сам не отважился бы это утверждать. Итак, этот «С любовью, Джейк» оказался счастливчиком. Сукин сын. А почему бы и нет? Она выбрала то, что получше. Парень великолепно смотрится и наверняка богат.
Он стоял молча, не зная, что делать, ему не хотелось отпускать ее пальцы. Он мог думать только об ее ореховых глазах и о том, как он хочет ее. Но бешеная, холодно-злая часть его души, которую мучила неистовая ревность, хотела другого — прогнать ее, ударить. Зачем она здесь, черт бы ее побрал!
Ее ответ почти лишил Зекери присутствия духа, а когда она провела ладонью по его руке, он почувствовал, как судорога свела загоревшуюся огнем от ее прикосновения кожу.
— Меня послал к тебе Джейк. Он сказал, чтобы я не возвращалась, пока не повидаюсь с тобой.
И тут — невероятно! — она встала на цыпочки и поцеловала его, и поцелуй этот был смелым и многообещающим.
У ног Зекери разверзлась пропасть. Так ее прислал муж?! Но зов в ее глазах лишил его всякой осторожности, и он отогнал беспокойные мысли. Его больше не занимал вопрос, почему она пришла; главное — она была здесь.
— О Боже, Чикаго! — выдохнул он. — Ты уверена в том, что говоришь?
— Верь мне! — ее дыхание обожгло его губы.
Казалось, сердце Зекери выпрыгнет из груди. Каким-то образом они очутились в спальне, и он поцеловал ее страстно, настойчиво, глубоко и начал раздевать. А она отвечала ему таким же открытым, полным, принимающим его поцелуем. Его пальцы справились уже со всеми пуговицами, и льняное платье с легким шелестом соскользнуло на пол, а за ним туда же упало персико-розовое нижнее белье, обнажая гладкую шелковистую кожу.
— Боже, я мечтал об этом тысячу раз, — шептал он, прижимаясь ртом к ароматной коже. Память не подвела его — ее губы были мягки и податливы, ее пальцы запутались в его волосах. Обнимая ее, ощущая ее так близко, рядом с собой, Зекери пил глубокое живительное дыхание, вдыхал запах ее кожи, невероятно мягкой и нежной, а потом опять начал целовать ее губы долгими, глубокими поцелуями, боясь остановиться.
Он рывком сорвал со своей мятой постели легкое одеяло и уложил Элисон на вылинявшие голубые простыни, впиваясь губами в белую душистую кожу. Он лег рядом, с наслаждением позволяя своим рукам ласкать ее теплое нагое тело, в то время как его язык исследовал влажную, маслянистую пещеру ее рта, пробуя на вкус горячую ароматную слюну. Наконец он мог прижать к себе все ее мягкое нежное тело.
Это происходило наяву, и ему было хорошо, как никогда. Тихие вздохи и стоны, запахи разгоряченных тел, острые ощущения дерзких пальцев, отважного языка, влажного, скользящего, чуть касаясь кожи, рта, шепчущих в забытьи губ — весь этот древний интимный язык любящей пары, затерянной в вечности, язык таинства, которое происходит столь редко, может быть, только однажды, когда боги особенно добры и снисходительны к двум людям, предавшимся радостному любовному сумасшествию впервые друг с другом.
В неясных сумерках их тела слились в одно, но Зекери и этого было мало. Он жадно хотел, чтобы она была еще ближе, хотел задушить ее в своих объятиях, охватить ее всю руками, коснуться разом всех уголков ее тела. Боже, она была невероятно хороша! Еще в Белизе, худая после болезни, она выглядела великолепно. А теперь, поправившаяся и внутренне раскованная, она была во много крат роднее и желанней.
Он совсем потерял голову и отдался на волю чувств. Тогда она, решив действовать самостоятельно, нарочно медленно, заставляя его ждать, начала расстегивать тугие, не поддающиеся ее пальцам пуговицы — одну за другой, целуя его; ее раздевающие руки сводили Зекери с ума.
Наконец он освободился от одежды и мог ощутить прикосновение всего ее тела. Боже! Окружающий мир исчез, и Зекери, нырнув в запретные воды любовного океана, поплыл в полном забытьи по его ритмично вздымающимся волнам. Единственную реальность для него составляла она, которой он владел и которая владела им. Он больше ничего не хотел в своей жизни, потому что жизнь не могла дать ему ничего более прекрасного.
В Чикаго Джейк Олстон задумчиво сидел на кровати, устремив зеленые глаза в пространство. Погруженный в свои размышления, он поглаживал подлокотник любимого кресла тонкими красивыми пальцами. Кресло было округлой формы из позолоченного дуба с гладкими ножками, на которые опиралась резная спинка. Авторская работа известного мебельщика, случайно спасенная от забвения двенадцать лет назад, когда это кресло попало в частный дом чикагского предместья на выставку мод, где служило просто фоном для показа моделей.
Элисон первой заметила его, и Джейк купил, поддавшись прихоти, это кресло для своей спальни. Теперь оно будет жить вечно. Джейк внес пункт в завещание, по которому оно достанется Чикагскому Институту Искусств. Не имея детей, Джейк решил найти свой путь, чтобы остаться в истории — когда исчезнут его фотографии и он сам.
Он взглянул на часы и наконец улыбнулся, довольный, что был прав, отсылая ее к нему.
Из ванной комнаты вышла Джесс; в каплях на ее влажной коже играли отблески закатного солнца.
— С тобой все в порядке?
Джейк не ответил.
— Она вернется?
— Не думаю.
Нагая Джесс подошла к окну и распахнула его настежь, впуская в комнату вечерний ветерок с Мичиганского озера.
— Прекрасно, — сказал Джейк.
Казалось, прошли века. Разомлевшая, приятно утомленная, она все еще не хотела отодвигаться от него, электрические разряды все еще пробегали по ее телу, и она радовалась его близости, удивляясь этому человеку, который возродил ее к новой жизни. Она чувствовала, как он склонился над ней и взял губами ее влажный персиковый сосок, она ощущала, как он пробует на вкус соленую влагу ее кожи. Она позволяла ему все. Когда он крепко прижал ее к себе и приблизил свое лицо к ее лицу, она начала жадно целовать его, страстно обнимая и удивляясь, как хорошо, что он рядом, как это правильно и справедливо.
Он рассмеялся, поднявшись, и иронично взглянул на нее сверху вниз — в ее чистые ясные ореховые глаза.
— Я предпочел бы сам добиться этого, а не ждать его милости, — неожиданно трезво и сурово произнес он.
То, что муж посылает свою жену к другому мужчине, не укладывалось у него в голове.
Элисон вопросительно взглянула на Зекери. О чем это он?
Но на этот раз он намеренно шел до конца, напролом.
— А что ты мне скажешь насчет Джейка? — настало время, когда он должен все понять. — Он действительно послал тебя ко мне? Я спрашиваю, потому что я знаю, что ты любишь его. Я видел тебя с ним, это было написано у тебя на лице, — он провел пальцем по ее ладони и коснулся обручального кольца.
— Где ты мог видеть Джейка? — разомлевшая, счастливая, она начала вновь возвращаться к реальности.
— В Чикаго.
Она была поражена.
