Промышленность рухнула. Рабочие не получали зарплату или получали с многомесячным опозданием, причем чаще товарами — полотенцами, мылом, нежели деньгами. Сами предприятия рассчитывались между собой по бартеру. В некогда гордую страну направлялись корабли и эшелоны с гуманитарной помощью — сахаром и маргарином из избыточных запасов Европейского союза и американскими армейскими пайками. Сверхдержава протягивала миску для подаяния.
В апреле 1993 г. Ельцин прилетел в Ванкувер. Обратившись к президенту Клинтону за помощью, он подчеркнул: «Вспомни, Восточной Германии понадобилось 100 млрд долларов, чтобы избавиться от коммунистического монстра». Вернулся он с обещанием выделить России 1,6 млрд долларов, большая часть из которых предоставлялась в виде кредитов и гуманитарной помощи. Можно заподозрить Запад в недостатке воображения. Разве Россия не нуждалась в своем «плане Маршалла» для перестройки дряхлой постсоветской инфраструктуры, которая была в ненамного лучшем состоянии, чем Германия после Второй мировой войны?
Вероятно, больше выгоды от западных программ помощи, чем россияне, получили западные консалтинговые компании. Помню, я брал интервью у владелицы небольшой московской пекарни, которая отучилась на месячных курсах менеджмента, оплаченных западными правительствами, с небольшой стажировкой в Англии. «Все, что мне на самом деле нужно, — говорила она мне, — это деньги для закупки оборудования. Я и без этих курсов знаю, как управлять своей компанией!»
Российское общество оказалось поистине раздавлено резким отходом от коммунизма. Люди потеряли свою страну. Советский Союз, государство с населением в 250 миллионов человек, живших в пятнадцати республиках, раскололся. 25 миллионов русских застряли в ближнем зарубежье, внезапно оказавшись резидентами иностранного государства. Сибиряки больше не могли ездить в отпуск в Крым (он отошел к независимой Украине). Не могли они поехать и в Москву, поскольку цены на авиабилеты были недоступны. В поездке по Сибири я был изумлен, услышав, что местные жители называют европейскую Россию «материком», словно находятся на далеком острове посреди океана.
Было немного признаков того, что западные советники Кремля понимали, как управлять этим разорванным обществом. Западные правительства, похоже, не замечали хаоса и запустения, царящих на одной восьмой части суши. А может, их это и не интересовало, поскольку все они были одержимы идеей строительства в России капитализма «любой ценой». Западные корпорации видели в ней только огромный новый рынок для своих товаров. Странная для русского уха фраза «Продукт компании “Проктер энд Гэмбл”» звучала в конце каждого второго рекламного ролика на ТВ как новый политический лозунг. Думаю, эти слова приводили русских в бешенство. Казалось, что они пришли на смену прежнему лозунгу «Да здравствует КПСС!», только вместо светлого будущего теперь обещали прокладки, шампунь Head & Shoulders и памперсы, которые, к слову, многие тогда просто не могли себе позволить из-за их дороговизны.
Американские консультанты в строгих костюмах кишели повсюду, сюсюкая над приватизационными проектами и их авторами, «молодыми реформаторами». Нижний Новгород, город на Волге, ранее известный как Горький, стал первым, где начали продавать крупные куски государственного имущества простым гражданам. Во многих смыслах это вызывало оптимизм. Помню, я наблюдал предприимчивых русских, жаждавших начать свой бизнес, которые осматривали 195 принадлежавших государству грузовиков и фургонов (многие из них были просто в ужасном состоянии), а затем торговались за них на аукционе. Мне (подозреваю, что и многим россиянам) было тяжело видеть огромное количество иностранцев, контролировавших этот процесс. Со стороны это выглядело так, словно Америка взялась за распродажу России.
Для тех, кто использовал представившуюся возможность, например для коллективов, выкупивших свои магазины, это действительно сработало. Как собственники, остро желавшие привлечь покупателей, они трансформировали свой бизнес с усердием, которое вскоре свело на нет серую атмосферу советской торговли. Но для тех, кто был «по другую сторону прилавка», чьи сбережения и пенсии съедала гиперинфляция, это была совсем иная история. Средняя продолжительность жизни в стране падала, возрастал алкоголизм, на авансцену выступили врачи-шарлатаны, психотерапевты-самоучки, «белые колдуны», стремившиеся извлечь выгоду из атмосферы всеобщего безысходного отчаяния.
А еще была чеченская война. В свое время Ельцин сам призвал российские регионы «брать суверенитета столько, сколько смогут проглотить». Но Чечня, маленькая мусульманская республика на Северном Кавказе, зашла настолько далеко, что была готова заявить о своей независимости. Согласиться с этим означало создать прецедент, который грозил распадом Российской Федерации. Поэтому в декабре 1994 г. Ельцин отдал приказ о вторжении в республику. Это стало всеобщей катастрофой. Тысячи плохо обученных российских солдат погибли, сотни тысяч чеченцев были либо убиты, либо вынуждены бежать в соседние республики. Их столица Грозный была превращена в руины. Чеченцы радикализировались, проснулся мусульманский фанатизм, дремавший в советский период. Тысячи мужчин влились в вооруженные отряды сепаратистов и постепенно выдавили российскую армию со своей территории. Это было унизительное поражение. В конце 1996 г. Чечня «де факто» обрела независимость. Мятежники совершили ряд хорошо подготовленных террористических актов на территории самой России. Летом 1995 г. они захватили более тысячи заложников в больнице южного городка Буденновск. Власти пытались штурмовать здание (что привело к гибели как минимум 130 человек), но затем позволили захватчикам уйти обратно в Чечню.
К началу 1996 г., года очередных президентских выборов, популярность Бориса Ельцина упала практически до нуля. И дело было не только в непопулярности его реформ и в чеченской войне, которая обернулась катастрофой. Президент вызывал у жителей страны неловкость своими частыми публичными появлениями в нетрезвом виде. Мало кто сомневался, что летом на выборах президентом станет лидер коммунистов Геннадий Зюганов, если выборы пройдут честно. Однако новоявленные олигархи — бизнесмены-миллиардеры, которые опасались потерять свои обретенные состояния в случае возвращения коммунистов, сплотились для осуществления «ельцинского чуда». В ходе так называемых залоговых аукционов, придуманных в 1995 г., эти люди приобрели за мизерную стоимость крупнейшие государственные ресурсы России, включая большинство нефтяных и газовых активов в обмен на помощь безденежному правительству. Теперь именно они финансировали ельцинскую президентскую кампанию, используя для этого принадлежащие им национальные телевизионные каналы, которые освещали предвыборную ситуацию исключительно в его пользу. Ельцин вернулся к власти — и Запад вздохнул с облегчением. Для Клинтона и других лидеров в России были спасены «демократия» и «свободный рынок». Все остальное для них значения не имело.
Но западные лидеры были не в состоянии оценить психологическую травму, которая была нанесена россиянам как нации. Владимир Путин же видел это прекрасно.
Как писал американский политолог Стивен Коэн, в США существовала общепринятая точка зрения, согласно которой «после развала Советского Союза в 1991 г. Россия стала страной, желающей и способной превратиться в некую копию Америки»4. Даже не буду говорить об огромных культурных и исторических различиях, которые, скорее всего, никогда не позволили бы России стать «второй Америкой». Факт заключался в том, что россияне попали в чрезвычайно сложную ситуацию, не имея времени даже на то, чтобы приспособиться к свалившейся на них свободе. Знаменитый советский поэт и певец Владимир Высоцкий прозорливо предвидел это еще в 1965 г., когда он мог только воображать, каково будет оказаться избавленным от коммунистической смирительной рубашки:
Запад полагал, что россияне априори знают, как воспользоваться свободой, словно это нечто совершенно естественное, как будто русские — это те же американцы, которым, правда, пришлось несколько лет помучиться с коммунизмом. Нужно только снять ограничения, ввести свободный рынок, и все остальное сложится само собой. Тоби Гэтти, советник Клинтона по вопросам России, готовивший первый «пакет» помощи для нее, признает: «Возможно, у нас в США был слишком узкий взгляд на советское
