единородцы Гамарника и Фельдмана оказались на престижных должностях в военных учебных заведениях, был не перст судьбы и не природные таланты. Ничто так не способствует продвижению по служебной лестнице, как своевременная поддержка вышестоящим руководителем, особенно если того связывает с подчиненным нечто большее, чем игра в покер или любовь к литературе.
В публикациях нет сведений о причинах ареста начальника связи РККА Любовича и НИИ войск связи Милейковского; однако известно, что именно отсутствие связи при управлении войсками стало одной из главных причин неудач армии на начальном этапе войны.
Еще одним из известных «полководцев», просидевшим всю войну в лагере, оказался и комкор А.И. Тодорский. Он вступил в РКП(б) в 1918 году и тогда же написал книгу «Год войны с винтовкой и плугом», отмеченную В. И. Лениным. После окончания в 1927 году Военной академии имени М. В. Фрунзе он служил командиром стрелкового корпуса, помощником командующего Белорусским военным округом, начальником и комиссаром Военно-воздушной академии. В 1936 году его назначили начальником Управления военно- учебных заведений. Достойный пост имела и его жена Рузя Иосифовна, возглавлявшая техническое бюро № 7 Наркомата оборонной промышленности.
И тем не менее Тодорский относил себя к разряду «обиженных». Хотя должность начальника управления была значимой и заметной, он считал себя вправе рассчитывать на большее – к примеру, на пост командующего округом. Да и звание «комкор» он находил для себя недостаточно престижным. В книге «Красная армия на Голгофе» Н. Черушев иронизирует по этому поводу: «Подумать только – на Военно- хозяйственной академии мало кому известный Шифрес получил четыре ромба, а ему, которого цитировал сам Ленин, дали всего лишь три».
Однако в повышении начальственного статуса комкору не смог помочь даже «свой человек» – главный кадровик Красной Армии Борис Фельдман. Прекрасные отношения с Фельдманом, – как с Якиром, Корком и Эйдеманом, – у Тодорского сложились еще с 1928 года, когда они вместе находились в командировке в Германии. Видимо, поэтому ни на следствии, ни на судебном процессе ни Фельдман, ни Тухачевский не назвали его фамилии.
На вопрос, давал ли он еще кому-либо, кроме Наумова, Лапина и Хрусталева, задания по вредительству в системе воздушного флота, Тухачевский ответил: «Нет». На дополнительные вопросы: «А по центральному аппарату?», «А на местах?», ответ был тот же – «Нет». Тем не менее позже все подследственные в своих показаниях будут называть Тодорского доверенным человеком Фельдмана. Однако, перечисляя на следствии десятки военных, вовлеченных им в заговор, сам Фельдман имени Тодорского нигде не указал – «ни в качестве начальника Военно-воздушной академии, ни в качестве руководителя УВВУЗа». Поэтому после расстрела заговорщиков «Александр Иванович мог спать спокойно».
Между тем, пишет Н. Черушев, пока в течение 1937-1938 годов Тодорский находился на свободе – «трудился, отдыхал и даже пьянствовал, на него поступали показания лиц, арестованных за участие в военном заговоре, возглавляемом Тухачевским. Это не считая тех доносов, которые шли по оперативным каналам». К моменту ареста комкора «показания на него, как соучастника военного заговора, дали 12 человек из числа высшего ком-начсостава. В папке у следователя Баранова имелись свидетельства Е. С. Казанского, А.И. Сатина, Н.А. Ефимова, А.С. Булина, А.И. Седякина, М. Л. Ткачева, В. М. Орлова, М.М. Ланда, И.Я. Хорошилова, И.Л. Карпеля, М.А. Пантелеева».
В основном они касались деятельности Тодорского на посту начальника Военно-воздушной академии имени Жуковского и УВВУЗа. А в показаниях Карпеля и Пантелеева – однокурсников Александра Ивановича по Военной академии РККА – он характеризовался и еще «активным троцкистом».
Видимо, поэтому в июле 1938 года Тодорского сняли с поста начальника Военно-воздушной академии; 16 сентября его уволили из рядов РККА, а через два дня арестовали. 20 декабря он предстал на судебном процессе Военной коллегии Верховного Суда СССР. Отрицая часть обвинений, он признал участие «в заговоре, вербовке для него членов и вредительстве в Воздушной академии и УВВУЗе», за что был приговорен «к 15 годам заключения в ИТЛ». Войну Красная Армия выиграла без него. Поэтому после освобождения он писал книги и очерки о «жертвах» репрессий, в том числе и о Тухачевском, которого еще в 1930 году даже призывал расстрелять за провал операции под Варшавой. Умер Тодорский в Москве на 71 -м году жизни в 1965 году.
В принципе в том, что среди сотрудников учебных заведений было много людей, разделявших взгляды оппозиции и желавших поиграть в большую политику, не было ничего исключительного. «Интеллигентам» вообще свойственно стремление примкнуть к перспективному лидеру, в надежде на гарантии для обустройства собственного благополучия. Но еще больше «полководцев», озабоченных своей карьерой, было среди политических руководителей – в рядах комиссарского корпуса, где выдвиженцы Гамарника заняли главенствующее положение.
Начав свое восхождение на этажи власти еще с Гражданской войны, они считали вправе подняться на ступень выше, чем занимали. Как и гражданских государственных и партийных чиновников, в первую очередь их тоже волновали интересы собственной карьеры; возможность обрести более престижные посты в служебной иерархии. Но их личные позиции далеко не всегда были на стороне Сталина и его окружения.
Тем более что они не могли не заметить тенденцию, при которой основными фигурантами нашумевших процессов стали люди одной с ними национальности. Не решаясь говорить об этом публично, в узком кругу сослуживцев и людей, близких им по менталитету, они активно обсуждали такие темы, не скрывая своих убеждений. Как и того, что при возможности они готовы примкнуть к любому заговору, отвечавшему их собственным интересам. Зачем иметь убеждения, если о них нельзя даже «почесать языком»?
Однако человеческая натура такова, что после того как гром прогремел, когда повеяло запахом арестантских камер и расстрельных подвалов, большинству стало уже не до идеологических убеждений и национальных приоритетов. На воре горит шапка, а напуганный еретик стремится показать себя «большим католиком, чем римский папа». Рассчитывая получить «индульгенцию», теперь политработники спешили сдавать своих коллег, не стесняясь при этом доносить и на своих «единородцев».
Так, корпусные комиссары-евреи – заместитель начальника политуправления ЛВО И.М. Гринберг и член того же политуправления И. Ф. Немерзелли – сообщали наркому обороны о ряде фактов, «подозрительных действиях и связях с разоблаченными врагами народа – начальника Управления ВУЗа И. Е. Славина». В письме от 5 июня 1937 года Немерзелли писал, что Славин «был теснейшим образом связан узами личной дружбы с врагами народа Гамарником, Тухачевским, Фельдманом, Якиром, Гарькавым. Славин сам часто хвастался дружбой и своими связями»[160].
Однако на донос чиновников политуправления Ворошилов не отреагировал, и арест армейского комиссара 2-го ранга Славина (настоящая фамилия – Бас) состоялся по другим причинам. Только спустя три месяца – 5 октября, когда в НКВД на него уже появились показания большой группы подследственных. В том числе:
— заместителей начальника ПУРККА армейских комиссаров 2-го ранга А.С. Булина и Г.А. Осепяна, ответственного редактора газеты «Красная звезда» – М.М. Ланда; комкоров
— корпусных комиссаров:
—
Некий парадокс и в том, что дело Славина, содержащегося в Лефортовской тюрьме, тоже вели следователи одной с ним национальности: комиссар ГБ Николаев- Журид, Агас и Листенгурт. Возможно,
