«Если бы не сталинские репрессии!» Как Вождь спас СССР

военнослужащих из числа бывших царских офицеров и генералов. По этому делу подверглись аресту более 3000 военспецов РККА. Эта акция против «золотопогонников» затронула в первую очередь профессорско- преподавательский состав военных академий, где нашли работу многие бывшие офицеры и генералы, имевшие опыт Первой мировой и Гражданской войн.

Так, в Военной академии имени Фрунзе были арестованы служившие в РККА бывшие генералы царской армии: генерал-лейтенант А. Снесарев; генерал-майоры: А. Верховский, Н. Владиславский-Крешкин, М. Бонч-Бруевич, С. Лукирский, Е. Смысловский, А. Лингау, Н. Сапожников, В. Гатовскй, А. Плевнев. Аресту подверглись бывшие полковники – А. Голубинцев, К. Беседовский, В. Сухов, подполковник С. Бежанов, капитаны С. Пугачев, И. Высоцкий и др.

В 1931 году каток репрессий прошелся и по строевым частям и соединениям армии. Особенно в Украинском военном округе, которым командовал Якир, где были сильно задеты дивизионные и полковые звенья. Так, сре­ди командиров стрелковых полков пострадали бывшие царские офицеры: В. Левицкий. М. Самуйлов, Г. Дремов, Н. Ушаков, А. Федотов, Н. Александров; артиллерийских полков – И. Иванов, А. Подянский, А. Юцковский. Всего по делу «Весна» на Украине прошло 343 офицера, 328 из них были приговорены к расстрелу и различным срокам заключения. Естественно, что эта чистка не могла пройти без прямого участия в ней командующего ок­ругом Якира.

Но вернемся назад. Чистка армейских кадров, начав­шаяся с 1 мая 1937 года, растянулась до осени. В ноябре 1937 года, по результатам расследования дел арестованных военных, НКВД представил членам Политбюро список, озаглавленный «Москва-центр». Он содержал 292 фамилии лиц, подлежавших передаче на рассмотрение Воен­ной коллегией Верховного Суда СССР, с предложением о применении к ним высшей меры наказания.

Среди лиц, представляемых к осуждению, были: начальник Военно-Морских сил Орлов, заместитель начальника Генерального штаба Левичев. Начальники: Управления боевой подготовки РККА Каширин, Санитарного управления РККА Баранов, Военно-морской академии Лудри и Военно-политической – Иппо; командующий Харьковским ВО – Дубовой, пом. начальника Главного разведуправления – Абрамов-Миров, зам. наркома обо­ронной промышленности – Муклевич и ряд других военных высокого ранга.

Но можно ли назвать этих военных полководцами? Фактически это были армейские чиновники – представители корпуса бюрократии из военного аппарата. Правда, спустя год после расстрела руководителей заговора, в июле 1938 года, Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила к расстрелу еще 138 военнослужащих, принадлежавших к высшему начальствующему составу.

Среди осуждённых оказались следующие начальники: Управления по комначсоставу Наркомата обороны Булин, нач. ВВС Алкснис, штаба ВВС РККА Лавров, Военно-Морских сил Викторов, Главного управления погранвойск Кручинкин, Разведывательного управления Я. Берзин, Управления ПВО Седякин, Академии Генштаба Кучинский, командующий авиацией Особого назначения Хрипин. В числе осужденных были политработники, члены Военных советов: Северного флота Байрачный, Тихоокеанского – Окунев, авиации Особого назначения Гринберг, Среднеазиатского – Баузер, Харьковского – Озолин.

В число лиц, подлежащих суду Военной коллегии, попали и командующие войсками военных округов: Белорусским – Белов, Ленинградским – Дыбенко, Уральским – Гайлит, Северо-Кавказским – Грибов, Среднеазиатским – Грязнов, Закавказским – Куйбышев, Забайкальским – Великанов, начальник ВВС Особой Дальневосточной армии Ингаунис, командующий Амурской военной флотилией Кадацкий-Руднев, командир 5-го авиакорпуса Коханский, командир 4-го казачьего корпуса Косогов, командир 3-го кавалерийского корпуса Сердич.

Но как бы ни относиться к репрессиям того периода вообще, и к профессионалам НКВД в частности, а практика следствия не была судом Линча, по правилам которого переселенцы Америки затягивали петлю на шее осужденного. Следствие велось несколькими профессионалами. Каждый арестованный подвергался допросам, очным ставкам с лицами, давшими на него показания. Протоколы допросов с их признаниями обязательно подписывались подследственными. Заключения об их вине рассматривались руководителями центрального аппарата НКВД и только после этого передавались в судебные ор­ганы.

Конечно, можно допустить, что в каких-то случаях, чтобы добиться признания, следователи применяли специальные методы многочасового непрерывного допроса и даже угрожали арестованным. Но подобного рода практика существовала и в других странах. Достаточно почитать детективы Жоржа Сименона, в которых комиссар Мегрэ со своими сотрудниками устраивал ночью «вертушку». То есть не давал допрашиваемому спать, пока тот не признается в содеянном. Но разве и в XXI веке спецслужбы США не применяют особые формы допроса, как это де­лалось в тюрьме Гуантанамо?

В публикации, помещенной в Интернете 14.05.2004 г., «Бывшие заключенные Гуантанамо рассказали о звер­ствах надзирателей» сообщалось: «Подробности издевательств граждане Великобритании Шафик Расул и Асиф Икбал, освобожденные из заключения 8 марта 2004 года, изложили в открытом письме президенту США и членам Сената США. По словам освобожденных пленников, их заставляли раздеваться, приковывали к полу тюремных помещений, травили собаками и заставляли слушать оглушающую музыку. Один из узников был избит охранниками, когда проходил в тюремной больнице период восстановления после хирургической операции. Они пинали его в живот и били лицом об пол»[138].

Можно привести и другие примеры, но есть ли в том необходимость? Во второй половине XX и уже в начале нового века обыватель увидел множество хроникальных свидетельств американского «гуманизма», запечатленного на кинопленках и кассетах видеокамер. При бомбардировках крестьян Северной Кореи и во Вьетнаме, при терроре в отношении Сербии и Ирака, на американском и африканском континентах – везде, по всему миру, где появляется американский полосатый флаг, символизирующий все пороки демократии.

К разряду «великих полководцев» и жертв репрессий конъюнктурная пропаганда относила и командарма 2-го ранга Павла Дыбенко. Сын крестьянина, балтийский матрос, анархист, он был даже более легендарной личностью, чем Тухачевский, Якир, Уборевич и другие ре­прессированные военачальники. Еще в апреле 1917 года его избрали председателем «Центробалта», а с октября до марта 1918 года он занимал пост народного комиссара по морским делам. Он принимал активное участие в подготовке флота к Октябрьскому вооруженному восстанию, командовал красными отрядами в Гатчине и Красном Селе и арестовал Краснова. Когда в феврале, после сры­ва Троцким переговоров в Брест-Литовске, немцы начали наступление, Дыбенко командовал отрядом моряков под Нарвой. Однако его отряд был разбит, Дыбенко сдал го­род и бежал в Самару, за что в мае 1918 года был отдан под суд.

Его оправдали, но исключили из партии, и под псевдонимом Алексей Воронов он отправился на подпольную работу в оккупированную немецкими войсками Украину. Однако, побыв две недели в Одессе и не связавшись с подпольем, Дыбенко уехал в Крым, где через десять дней «подполья» он был арестован как «большевистский лидер». В тюрьме его держали в кандалах, но через месяц, в конце августа, советское правительство обменяло Дыбенко на нескольких пленных немецких офицеров.

С ноября – Дыбенко командир полка, вскоре он становится командиром бригады, а через некоторое время – командиром 1-й Заднепровской дивизии, насчитывавшей десять тысяч бойцов. В соединение входили бригады Махно и Григорьева. А с весны следующего года он уже командующий Крымской армией и нарком по военным и морским делам Крымской советской республики.

Во время штурма Кронштадта 17 марта 1921 года Дыбенко возглавил сводную кавалерийскую дивизию и по­сле ликвидации восстания он стал комендантом крепости. Позже, под общим командованием Тухачевского, он уча­ствовал и в подавлении крестьянского мятежа в Тамбовской губернии. За участие в этих операциях его наградили двумя орденами Красного Знамени.

В отличие от Тухачевского Дыбенко за год экстерном, «как особо талантливый», закончил Военную академию. С сентября 1920-го по май 1921 года он – слушатель младшего курса, а с октября по июнь 1922-го – старшего курса Военной академии РККА. В 1922 году его восстановили в РКП(б) с зачетом партстажа с 1912 года. В это же время он женился на А.М. Коллонтай.

Правда, как вспоминала его жена, это она «писала комдиву во время его учебы в академии все контрольные и дипломную работу о роли полководца в военных дейст­виях». В Одессе, где находился штаб дивизии, Дыбенко с женой поселились на Дерибасовской улице, в шикарных номерах лучшей гостиницы «Пассаж», где целый этаж, на котором они жили, «был завален конфискованной антикварной мебелью, картинами, коврами»; в их распоряже­нии «находилось несколько выездов и авто».

Впрочем, Коллонтай тоже не только корпела над контрольными. В 1922 году она претерпела очередное