Когда Аршак закончил, Чичерин сказал:
— Хочу послать вас на учёбу в Институт востоковедения.
— В институт? Так ведь у меня нет даже среднего образования!
— Не беда.
Чичерин позвонил в институт, попросил, чтобы специалисты проверили Аршака. На это ушло два дня. Затем Баратову дали подписанное наркомом Чичериным направление на учёбу в Институт востоковедения. Аршак стал студентом.
После института — командировка на работу в кабульское посольство СССР. Теперь его спутником в далёкой и опасной дороге была жена Валентина. Вскоре новое назначение в Иран. Памятен и радостен тысяча девятьсот тридцатый — Баратова приняли сразу, без кандидатского стажа, в ряды Коммунистической партии.
СКВОЗЬ ЯРОСТЬ ВОЙНЫ И ШТОРМА
Декабрь 1943 года. Дипкурьеры Георгий Костюченко и Николай Зайцев окольными путями, с пересадками, проделали длинный воздушный маршрут: Москва — Тегеран — Каир — Гибралтар — Лондон.
Неделя проведена в Лондоне. Теперь предстоит морской путь в Мурманск. Но прежде надо добраться до Глазго.
Поздно ночью отправился поезд Лондон — Глазго. В купе четверо: Георгий, Николай, наш дипломат и англичанка мисс Мэри из «Армии спасения». Её задача — сопровождать дипкурьеров в Глазго и посадить на английский крейсер. Мисс Мэри отлично знает русский язык. Она рассказывает о Тургеневе так, словно прожила бок о бок с ним десяток лет, цитирует Лермонтова и Достоевского, Толстого и Козьму Пруткова.
— Вы всё знаете! — удивился Николай.
Мисс Мэри была польщена и отвечала гётевскими словами:
— Я не всезнающа, но многое мне известно.
— Откуда вы знаете так хорошо русский язык, русскую литературу?
Англичанка помолчала, вздохнула, провела ладонью по лбу, словно что-то припоминая.
— Моя родина та же, что и ваша, — Россия. И зовут меня, если по-настоящему, не Мэри, а Мария, — она снова вздохнула. — Мария Александровна. Я родилась в Петрограде. Накануне первой мировой войны родители уехали в Лондон, взяв меня с собой. Мы уезжали надолго, но не навсегда. Это наша семейная, сложная история. Пребывание в Англии слишком затянулось. К сожалению. И хотя мы живём неплохо, лучше, чем другие эмигранты, нас всех тянет обратно, в родные края. Знакомые с детства места, наверное, сильно изменились, их не узнать теперь. Не так ли?
— Наверное, ведь Ленинград в блокаде, фашисты его обстреливают из орудий, бомбят. Как Лондон.
— Да, Петрограду так же трудно, как Лондону. — Она спохватилась: — Вы извините, он для меня остался Петроградом, как в детстве.
— Ленинграду много трудней, чем Лондону. Там умирают от голода.
— Понимаю… Я не до конца ответила на ваш вопрос о русском языке и литературе. Ну, языком, конечно, овладела ещё на родине, а всё остальное — это от матери: она преподавала литературу в гимназии, а здесь, в Лондоне, стала переводить русские книги на английский.
Мисс Мэри была рада побеседовать с русскими, всё время о чём-то спрашивала: о музеях, архитектурных памятниках, книгах.
— Отдохните хоть немного, — предложил ей дипломат.
Мисс Мэри устало смежила веки и задремала. Утром поезд прибыл в Глазго. Несмотря на бессонную ночь, мисс Мэри выглядела бодрой.
— Вы молодец, Мария Александровна, — сказал Георгий. — Всю ночь не сомкнули глаз, а сохранили свежесть, бодрость.
Женщина улыбнулась уголками губ.
— Привычка. С тех пор как нас непрерывно бомбят, мы научились бодрствовать по ночам.
На привокзальной площади их уже ждал автомобиль. Через четверть часа все были в порту. Густое, маслянистое море тяжело билось о пирс. Ветер срывал с гребешков волн пену. Пена пахла мазутом.
Мисс Мэри направилась к катеру, плясавшему на волнах. Окликнула какого-то офицера. Оттуда перекинули на пирс узенький деревянный мостик. Вдали, на рейде, виднелась серая трёхтрубная громадина крейсера. По мере приближения к нему крейсер всё увеличивался в размерах, а катер становился всё крошечней. Георгий подумал: «Любопытно, пустят ли на крейсер нашу покровительницу? Ведь по английским традициям женщина на военном корабле — плохая примета».
С крейсера спустили трап. Дипкурьеры поднялись наверх. Мария Александровна и наш дипломат возвратились в порт.
Офицер — помощник капитана мистер Джонсон — позвал матроса («Он будет вашим стюардом») и распорядился проводить дипкурьеров в отведённую им каюту. Матрос, лет двадцати, жестом руки пригласил: «Прошу». Железные трапы вели куда-то глубоко вниз. Потом узкий стальной коридор, отсеки, переборки, снова трап. Матрос шёл быстро, молча, не оглядываясь. Остановился возле двери, открыл её и по— русски:
— Добрый здорвя. Тебе тут хорош.
— Спасибо. Приятно познакомиться. Я Георгий, а он Николай.
— Я Роберт, Шотландия. — Матрос продолжал: — Георг? Никола? У нас был король Георг.
— И Роберт у вас был. Поэт.
Шотландец совсем просиял.
— Роберт Бёрнс! Знаешь?
— Знаю. Слушай:
Последнее слово Георгий произнёс особенно чётко, так, как настоящий англичанин.
Роберт раскрыл рот от удивления, крепко пожал руки Георгию и Николаю. Дружба закреплена.
Дипкурьеры осмотрелись. У правой стены откидная койка. Слева — диван. Иллюминаторы прочно закрыты стальными заглушками. Две электрические лампочки. Одна под потолком, вторая над откидным столиком.
— Как ты думаешь, Николай, где мы находимся?
— В утробе крейсера.
— Верно. А всё же точнее?
Николай пожал плечами.
— На корме, — сказал Георгий.
— Ну и что? Хорошо это или плохо?
— Я это не к тому — хорошо или плохо — к нашей профессиональной ориентировке.
