Собеседники стали соображать, как завтра сколачивать отряд для отправки в Нижний Новгород.
В городе Свияжске с колокольни церкви Знаменья раздались частые удары большого колокола.
— Палаха, что бы сие значило, а?
— Бежим, дядя Ерофей Кузьмич! Звонят — значит зовут!
Народ со всех концов устремился на городскую площадь. Здесь уже стояли стрельцы со своим начальством. На церковной паперти возвышался воевода Смольянинов в окружении причта. Скоро вся площадь была забита людьми. Воевода закричал:
— Грамоту слуша-ай!
Вышел вперед дьякон Предтеченский и зарокотал феноменальной октавой:
— «От великого государя и князя всея Руссии Василия Иоанновича. Да будет ведомо воеводе свияжскому Акинфию Смольянинову, чтобы сказывал он свияжским дворянам, и детям боярским, и прочим свияжским служилым людям, и мурзам, и татарам наше жалованное слово, чтобы они жили бесстрашно и в Свияжском уезде по волостям велели беречь накрепко, где какие воры в Свияжском по слободам или в Свияжском уезде появятся и учнут в русских людях, и в татарах, и в черемисе смуту делать для грабежу, приводить ко кресту, а татар и черемису к шерти, или кои воры от воров же прибежат в Свияжск или в Свияжской уезд, и вы бы им тех воров велели, имая, приводить к себе в Свияжской».
Многие облегченно вздохнули, когда кончилось это словоизлияние. Смольянинов опять закричал:
— Великий государь велит имать воров. Вы их в съезжую тащите, а мы с ими расправимся. Теперь разойдитесь со господом!
В это время парень в треухе, в бешмете, ловко сидящий на небольшой степной лошадке, подъехал довольно близко к паперти и весело крикнул, обращаясь лицом не к воеводе, а к народу:
— Ты, бачка, лжу баешь! Нам Митрия царя надо, а Василия царя медведь задери!
Он взмахнул плеткой, гикнул и под одобрительный гул толпы стрелой умчался в переулок.
Смольянинов побагровел от гнева. «Вот-те и имай воров! Вор под носом, а им хоть бы что! — подумал он о толпе. — Дела праховые! Что-то будет?»
Народ стал расходиться. Двое посадских разговор вели:
— Михеич! Парень на коне, я его знаю, Мишка черемис. У прасола Карпухина служилым был, а потом пропал!
— Исаич! Он беспременно до гилевщиков подался, а здесь высматривал, что им требуется. Надо ухо востро держать.
Через несколько дней жители Свияжска смотрели со стен городка на приближающийся большой отряд конных и пеших ратников.
— Глянь, ребята, видать, начальны люди!
— А возле их едет той черемис, что воеводе поносны слова кричал.
— Не поносны, а в самый раз слова, кои ныне и нужны!
Вперед выехал всадник в шишаке, шлеме поверх полушубка. Он закричал:
— Свияжские люди! Сдавайтеся! За царя Димитрия становитеся, и да благо вам будет!
Точно дуновение, прошел по толпе шепот.
— Что делать, сдаваться аль не сдаваться?
— За Димитрия иль за Василия?
— Больно не охота в осаду сесть!
— Шайтан его задави, Василия-то!
Быстро подошли стрельцы со своим головой. Они уже раньше решили покориться.
Заскрипели отворяемые ворота.
Так свияжцы сделались мятежниками. Воевода Смольянинов скрылся. На следующий день присягали царю Димитрию.
Нижний Новгород… Кремль с одиннадцатью башнями и острог находились при впадении Оки в Волгу, на правом берегу Волги. Отряды мордвин, татар, чувашей, марийцев, русских крестьян, холопов, бортников обложили с трех сторон острог. С четвертой стороны были заслоны на левом берегу.
Собрались военачальники осаждавших Нижний Новгород отрядов.
Первым выступил на совете предводитель крестьянского отряда Иван Доможиров. Он был сын смещенного Шуйским воеводы. В 1604–1605 годах служил стрелецким головой в Царево-Кокшайске. Был отчаянно храбр, очень силен, ловок, весел. Но во гневе становился страшен. На лбу багровел сабельный шрам, глаза метали молнии. Он весь сжимался, готовый ринуться… Его в отряде страшились. «Сходней на медведя лезть, нежели с Доможировым связаться!»
Он заговорил приятным тенором:
— Что я вам скажу? Оружны мы вельми погано. Пушек нет, самопалов мало. С копьем, рогатиной да топором на прясла не попрешь. Спервоначалу стену из пушек рушить надо али подкоп под ее подвести да взорвать, а тогда, если самопалы есть, в брешь и при, благо народу у нас много. А мы стены рушить пока не можем. — Еще более оживившись, он продолжал: — Вести я из-под Кром получил радостные. Там большой воевода наш, Болотников, князя Трубецкого разбил. Вестимо дело, ему можно бить, коли есть у его мортиры, гафуницы, кулеврины, пищали, да и самопалов уйма.
Мордовский старшина Воркадин прибавил:
— Великий воин Болотников, к нам бы его…
Москов, тоже старшина, сказал:
— Пока ждать нам надобно. Измором брать станем город!
На том и порешили.
Нижегородцы упорно держались, часто делали вылазки.
Прошел месяц. Морозным утром два всадника на породистых конях, в богатых, блестящих доспехах пристально смотрели с опушки леса на лагерь мордвин, осаждавших Нижний Новгород. То были Пушкин и Ададуров. Первый со злобной радостью говорил:
— Смотри, друже Сергей! Стан открыт, без гуляй-города. Ишь нехристи неприкаянны, бродят туды- сюды. Прижились здесь, как у себя в лесных трущобах. Не чуют, вражьи дети, что сметем их с места сего. Ишь погань!
Ададуров, хлестнув коня нагайкой, озабоченно ответил:
— Ладно, боярин! В обрат едем. Пора напуск зачинать!
Всадники скрылись в сосновой чаще. Вскоре на опушке леса показалось несколько тысяч царской кавалерии. До лагеря мордвин было полем с полверсты. Снегу немного. Раздалась команда, и лава конников понеслась, поднимая снежную пыль. Горбоносые, черные, в высоких бараньих шапках, в синих бешметах, с дикими криками мчались кавказцы. Ворвавшись в лагерь, они пустили тучу стрел, потом с ходу начали рубить растерявшихся мордвин и крестьян кривыми саблями. С флангов тоже скакали озверелые конники, в полушубках, одетых на легкие кольчуги, в шлемах, с копьями, самопалами. Пушкин и Ададуров летели как ветер впереди. Ратное безумие охватило конников. Они нанизывали мордвин на копья, били из самопалов, пистолей, секли саблями, гнали их к берегу, зажгли лагерь. Повстанцы с криками отчаяния тонули в реке.
Со скрипом раскрылись ворота города, грохнулся через ров подъемный мост. Вооруженные толпы нижегородцев, пеших, конных, вдогонку бросились вместе с войсками добивать врагов. Многие мордвины, крестьяне и бортники были в лагере с женами и детьми. Их тоже беспощадно убивали.
Доможиров, Москов, Воркадин, с отрядом верхоконных, видя, что «сила солому ломит», прорубились сквозь вражью лаву и скрылись в лесу. На месте лагеря остались трупы, догорало пожарище…
Доможиров[42] едучи по лесу, вдруг запел песню. Многие удивленно оглянулись на него. Москов, удрученный ратной неудачей, с досадой спросил:
— Ты что, Иван, радостен? Нас побили, а ты спеваешь. Нашел время!
Доможиров, когда кончил петь, усмехнулся:
— А чего печалиться? В одном месте нас побили, в другом мы побьем, на то и война!
