Глава XIX
В низком сводчатом покое Кремлевского дворца, тускло озаряя стенную и потолочную живопись на библейские сюжеты — из ветхого завета и евангелия, горел на столе большой золоченый подсвечник о четырех свечах. В окна глядела зимняя ночь. Временами гудел в трубе ветер. Трещали в печуре с синими изразцами дрова. Царь Василий Шуйский сидел в мягком, с высокой спинкой кресле. На лавке расположился князь Мстиславский.
Царь был раздражен. Его уродливая тень, то с удлиненным носом и заостренной бородой, похожая на чудовище, то с черепом вроде громадной тыквы, прыгала на стене. Мстиславский, глядя на царскую тень, еле сдерживал улыбку. «Ну и царь! Таких на скоморошьих игрищах кажут», — думал он.
Царь крикливо, с раздражением говорил:
— Хоть и прогнали мы Болотникова от Москвы, но силен вор. От его братцам моим не поздоровилось! Вконец его извести надо, в корень, да немешкотно.
Оторвав взор от стены, Мстиславский решительно и твердо сказал, глядя Шуйскому прямо в глаза:
— Великий государь! За Троицкое у меня душа супротив воров горит и ненависть у меня к им лютая. Я тогда сплоховал, прямо сознаться в том надо.
Царь, как бы соглашаясь, утвердительно кивнул головой.
— Дай мне, великий государь, поквитаться с Болотниковым, — заключил Мстиславский, выжидательно глядя на Шуйского. Тот довольно закивал головой. Его тень заметалась по стене, словно зловещая птица.
Договорились, что в помощь Мстиславскому будут даны князь Татев и князь Скопин-Шуйский.
Когда Мстиславский ушел, лицо царя помрачнело. Он в изнеможении опустился в кресло, глубоко вздохнул. «Устал, устал, измаялся… Тяжко бремя царствования… Разумен зело племянник мой Миша Скопин… Разумен, храбр, хоть и млад. И народ его любит. Его бы и направить большим воеводой супротив Болотникова. Для дела было бы вернее всего. Ну, а если Скопин-Шуйский осилит вора, возьмет себе славу, а потом и престол у меня отымет? Нет, уж лучше сиди у Мстиславского под началом. Это покойнее…»
Одна свеча в подсвечнике догорела и погасла. В покое стало еще мрачнее.
После этого разговора с царем Мстиславский стал ревностно готовить войско против Болотникова; через месяц двинулся к Калуге.
К Болотникову со стены острога прибежал взволнованный, запыхавшийся страж.
— Воевода! На Калугу новая рать надвигается!
Ударили в набат. Все сразу преобразилось. Верхоконные и пешие заняли отведенные им места. Калужане, собравшись на кремлевской стене, разглядывали движущееся по Боровскому большаку огромное войско.
— Много, ох, много!
— Добро! Новых и старых лупить станем!
На следующий день к Калуге подошла большая группа безоружных людей. Их впустили в башенные ворота.
Перед глазами собравшихся предстала страшная картина. У ворот стояли грязные, почти голые, с отрезанными носами и ушами пленные.
Явился Болотников. Один из них молча протянул воеводе бумагу. Иван Исаевич, содрогаясь, поглядел на изуродованных людей и взял грамоту.
«Как содеяно с сими гилевщиками, коих зришь ты, такая и тебя, вора Болотникова, с твоими сподручными, судьбина ждет, да и еще горше, ежели в разум не войдешь, не отдашься на милость великого государя нашего Василия Иоанновича».
Писал Мстиславский.
Глаза Ивана Исаевича горели лютой ненавистью. Он приказал увести несчастных и накормить.
Болотников собрал в кремле войска и калужан. Когда он говорил, его голос дрожал от волнения и гнева.
— Други ратные! Горожане калужские! Слушайте и иным передайте, коих нет здесь. Снова война! Туча по-надвинулась. Время тяжкое начинается. С Иваном Шуйским мы посчитались. Ныне иные с им съединились: Мстиславский, да Скопин-Шуйский, да Татев князья. Ведаю: самый младший, самый разумный — Скопин-Шуйский. Если бы верховодил он, стало бы дело горше. Наша удача, что он не главный воевода. Мстиславского же Истома Пашков под Троицком бил, когда с нами заодно стоял. А Татев князь не ахти какой воитель. Так что страшен черт, да милостив бог. Я чаю, и тут отобьемся.
Голос воеводы зазвенел, как металл, глаза засверкали.
— А чтобы вы гневливее стали, покажу я вам, что вас ждет, если в полон ко Мстиславскому попадете.
Он махнул рукой. На площадь вывели обезображенных гилевщиков. Колыхнулся народ, как взволновавшееся море. Загудел от гнева и злобы.
Один из приведенных с отрезанным носом поднялся на помост.
— Люди русские! Это Мстиславский, изверг рода человеческа, приказал нас уродовать. И скажу я вам: не сдавайтесь ему, бейтесь с им, змием, до скончания его либо вашего. А мы, люди несчастные, будем биться с мучителями люто до последних сил. Так я сказываю, брате безносы, безухи?
— До скончания, люто…
Веселый чернец — воин из Троицы-Сергия, на этот раз пасмурный, как туча, закричал:
— Гибель ворогам!
— Гибель проклятым! — прокатилось по толпе.
Воины и калужане расходились с площади, потрясенные до глубины души. На их суровых лицах было непреклонное желание отомстить.
Дня через три начался приступ. Мстиславский приказал послать стрелецкие полки Татева. Красные и синие прямоугольники с ревом двинулись к острогу. Их окутала туча снега, поднятая попутным ветром. Защитники притаились на стенах, зорко следили за надвигающимися стрельцами.
— Ишь орут, видно, пьяные!
У острога строй стрельцов спутался. Стали видны озверелые лица. У многих были лестницы с крюками; прикрывались щитами, иные несли, мешки с песком на головах. Шум ветра, крик, выстрелы слились в сплошной грохот и рев. Прорывались крики:
— За царя!
— Бей!
— Глуши воров!
Защитники острога отвечали молчанием. Как будто город вымер.
Когда стрельцы показались у завалов, раздался громкий и властный голос Болотникова:
— Пали!
Дымом окутались стены. От гула десятков кулеврин, гаковниц, пищалей содрогнулась земля. Облако снежной пыли, стоявшее над полем, смешалось с пушечным дымом, пронзаемым молниями огней. Пушки били в упор, выкашивали ряды наступающих.
У стрельцов пошла сумятица. Поле покрылось убитыми, стонущими и ползающими ранеными. Валялись лестницы.
Ветер стих. Снег усилился. Он засыпал поле, трупы. На стенах острога вновь стало тихо, будто ничего не произошло.
Через два дня осаждающие стали палить по острогу из мортир чугунными и каменными ядрами, разворотили надолбы, разрушили палисад между двумя рвами, стену острога. На приступ пошли полки за полками.
Наступающие раскидали деревянные завалы, ринулись через заснеженные рвы, ворвались в город
