выкованную цепь и затянул камень на прежнее место.
– Подожди, сотник… – позвал дварф. – Я первым пойду… Впереди будет невидимая сеть, ты там застрянешь…
Проход был слишком узким, чтобы передвигаться по нему в два ряда, и широкоплечему крепышу Истлейву приходилось протискиваться мимо каждого из тридцати воинов-руян боком, впритирку к стене. Тем не менее пропускали его все без ворчания, потому что многократно слышали что-то про умение подземных жителей видеть в полной темноте и понимали, что возглавлять движение в таком месте должен именно местный нелюдь. Да это было и естественно, потому что ход сделан именно дварфами, и было просто удивительно, что люди умудрялись идти по нему не на четвереньках, как могло бы быть. И счастье, что подземные жители любят свежий воздух, а их подземные ходы выполняют одновременно и роль вентиляции. Проходы делали высокими, чтобы больше воздуха проходило. Передвигаться было бы гораздо сложнее и утомительнее, если бы проходы прорубали низкими и широкими.
Истлейв возглавил движение. Но предупредил уже вскоре:
– Подождите… На месте стойте… Здесь заговоренная сеть. Она никого не пропустит, и меч на ней сгорит, и доспех оплавится… Помолчите недолго, я сниму наговор…
Все ждали в темноте и в тишине, которая под низкими сводами прохода казалась слегка гнетущей, хотя и не таила в себе, кажется, никакой угрозы. Дварф снимал наговор молча, общаясь с защитой прохода так же, как он общался с другими дварфами. Наконец послышалась его короткая команда:
– Все… Можно идти… – голос звучал устало, будто дварф переводил при этом дыхание. Должно быть, произнесение наговоров тоже требовало больших усилий. – Осторожно, дальше ступеньки. Мы спускаемся под реку… Река – это граница между Норвегией и Швецией. Мы уходим в Швецию. Когда начнем подниматься, я скажу, чтобы никто не споткнулся. Старайтесь с размаху не задевать за стены. Здесь песок запечен, чтобы вода не просочилась, стена и потолок сильно царапаются…
Большака шел позади Истлейва и постоянно боялся наступить на нелюдя, потому что шагов ведущего почти не слышал. Запеченный песок даже не хрустел под ногами, как хрустит обычный песок. Но чуть дальше что-то изменилось. Теперь и шаги стали время от времени улавливаться. Изредка что-то издавало скрип на ступенях. Наверное, песчинки все-таки крошились. Тем не менее Большака осторожничал при каждом шаге.
– Ты бы, дварф, лучше разговаривал по пути, не то могу тебе в темноте пятки отдавить, – сказал сотник. – Нога у меня тяжелая, а сапоги того не легче – подкованы…
– Здесь лучше не разговаривать. Звуки по запеченному коридору летят далеко. Эхо гуляет. Мы пробовали эхо ловить, но не получается поставить ловушки для всякого звука и всякого голоса. Каждая ловушка на отдельный голос срабатывает. Лучше тише идти. Нас могут в Красных скалах услышать. Это уже недалеко. Красные скалы – там, где река впадает в море… Мы проплывали мимо них по пути к Дому Конунга. Только в темноте их было не видно. На том берегу я буду разговаривать только шепотом…
Когда ступени кончились и проход стал горизонтальным, стало ясно, что отряд идет под рекой. Потом ступени пошли вверх, но уже не настолько высоко, как при спуске. Нетрудно было догадаться, что дальше проход не на поверхность выходит, а идет под ней.
Местами стены были каменными и сырыми. Сырость ощущалась открытыми частями тела. Большака даже проверил свои ощущения, протянув в сторону руку. Так и оказалось – стена была каменной и влажной. Капельки влаги остались на пальцах. Точно такая же влага висела на потолке и временами капала на людей. Одно было приятно: там, где стены, пол и потолок были каменными, можно было идти в полный рост, не боясь зацепиться головой за какой-нибудь выступ. Но скоро проход опять пошел в запеченном песке, и там тоже пришлось пригибаться и даже идти, держа руку впереди на уровне головы, чтобы не удариться о выступ сильно, потому что дварф пошел быстрее и шепотом потребовал этого же от остальных. Большака повторил команду тоже шепотом, и так, шелестя, она прошла по всей цепочке до замыкающих.
– В Красных скалах какое-то беспокойство… Что-то там происходит, надо торопиться… – едва слышно произнес Истлейв за очередным поворотом. – Наверное, конунг начал действовать, и местные дварфы что- то ощутили. Они за землекопов переживают, знают, что им грозит…
– Далеко еще? – спросил сотник.
– Через десять шагов начнется лестница… Потом будет поворот коридора, за поворотом перед выходом стоит сеть, я скажу наговор, после этого можно будет обнажать мечи, и – вперед… Там сразу попадем в подземные дома… Перед выходом будет общий очаг…
– У вас очаг общий?
– Под землей и в Красных скалах проблемы с дровами, – объяснил Истлейв, – а топить очаг углем нельзя, еда плохо пахнет, и дети не хотят ее есть. Дрова приходится возить из леса, принадлежащего Дому Синего Ворона. За дрова с нас дорого дерут. Каждую осень за зимний запас берут десять кольчуг. А одна кольчуга стоит десять верховых лошадей. Чтобы экономить, очагом пользуемся общим…
Большака насчитал всего семь шагов до лестницы. Наверное, даже делая большие шаги, дварф все равно не мог правильно соотнести свои шаги с человеческими. Или соотносил их с шагами обычного человека. А сотник Большака был значительно крупнее обычного человека и шагал всегда широко.
Лестница была короткой, может быть, излишне крутоватой, что слегка сбивало дыхание воям в тяжелых доспехах, но за ней, в самом верху, виделся красный свет, идущий от очага. Блики огня играли на запеченных песочных стенах и отражались в кристаллах. Уже и видимость какая-то появилась, следовательно, исчезла опасность споткнуться, упасть и загреметь доспехами так, что это услышат в помещениях. Близость огня означала близость живых существ, людей или нелюдей, это было все равно, но хотелось надеяться, что там можно будет наконец-то выпрямиться полностью и расправить плечи – пусть и расправлять плечи придется для нанесения удара. Лишь бы быстрее. Руянские вои предпочитали уставать от рубки, чем от хождения в полусогнутом состоянии. Но с приближением к жилым помещениям идти следовало все равно осторожнее и при каждом шаге сначала пробовать, куда ступаешь, чтобы не издать какой-то звук, и придерживать на себе оружие и доспех, чтобы ничто не звякнуло. А еще через несколько шагов послышалась отдаленная человеческая речь. Разговаривали явно на каком-то из норвежских восходных наречий, которые Большака понимал плохо, но отдельные слова он все же разобрал, хотя смысл разговора и не понял.
Те же самые отблески света позволили заметить, как Истлейв остановился перед поворотом, сделал за спину знак ладонью, требуя остановки, и замер, скрестив руки на груди – читал наговор на невидимую сеть. Потом провел рукой, словно убирая сеть, кивнул сам себе и обнажил меч. То же самое сделал и сотник, и все вои за его спиной повторили движение и осторожно подобрались ближе, чтобы выбраться из прохода как можно быстрее.
Дварф, таясь, выглянул из-за угла, присмотрелся, удовлетворился и только после этого сделал шаг вперед. Сразу же за ним шагнули и люди, но поместились за поворотом только сам Большака с дварфом и один из воев. Остальным пришлось только на шаг сдвинуться, а потом ждать в неведении.
Выход в большое пещерное помещение закрывала широкая деревянная полка с глиняной посудой. Между горшками и мисками, оставаясь в темноте невидимыми, можно было осмотреть все помещение. Что Большака с Истлейвом сразу и сделали.
Двенадцать воинов-норвежцев, половина в грубых комбинированных доспехах из кожи и кусков нашитой на кожу стали, вторая половина по пояс голые, сидели у большого очага, где в котле варилось что-то очень сильно и не слишком приятно пахнущее. Все были при оружии и могли бы оказать сопротивление, если бы успели встать. По одежде, включающей в себя много лохматого и почти невыделанного меха, Большака сразу понял, что это воины из восходных и полуночных провинций, которых привел с собой Торольф Одноглазый, специально ради этого пополнения высадившийся с драккара на восходных берегах Норвегии, когда возвращался из набега в Бьярмию. А воины с восходного побережья исстари считались самыми дикими и неукротимыми. Это, впрочем, сотника не сильно пугало, потому что он был уверен в способности своей руки неукротимость укрощать и неоднократно уже это опробовал.
Медлить не стоило. Большака показал рукой, поторапливая, и дварф толкнул полку, которая не упала, а повернулась на петлях, как дверь, открывая выход. Сам Истлейв и следом за ним руяне стремительно бросились в молчаливую атаку. Больше половины воинов, не готовых к отражению удара с тыла, были зарублены сразу. Остальные отпрыгнули к стене по ту сторону очага и даже обнажили оружие, но меч
