— Чего еще ты хочешь от меня?
— Ничего, — ответила она. — Ерунда. Можешь бросить меня здесь, если желаешь. Ты уже бросил. Твои шлюхи…
— Они ничего для меня не значат.
— Пожалуйста, не оскорбляй ни меня, ни своих женщин, если уж на то пошло.
— Я не оставлю вас с сыном, — возразил он. — Да, я изменял тебе, но заботы, свалившиеся на нас… Мы искали приключений, а оказались в кошмаре. Нет, не надо напоминать, что мы знали о трудностях, которые встанут на нашем пути, однако… Мне не подходит такая жизнь. Я здесь только из-за тебя и Мигеля. Я обещал выждать пять лет. Я честный человек, Ана, но я дни считаю до десятого января пятидесятого года. Нет, я тебя не покину. Ты видишь, я намерен выполнить обещание, которое дал тебе и отцу. Но когда пять лет закончатся, мы уедем домой. И если мне придется тащить тебя силой, я сделаю это. А там — будь что будет.
— За тридцать лет работы на донью Бенинью и дона Фелипе, — сказала Флора Инес и Хосе, — я никогда не слышать столько крика, как от доньи Аны и дона Рамона.
— Моя бывшая хозяйка скорее умерла бы, — заметила Инес, — чем стала ругаться с мужем при посторонних людях.
— Мы для них не посторонние люди, — возразил Хосе. — Мы вообще не люди. Когда рядом есть другие белые, хозяева улыбаются и изображают любящую пару.
— Верно. Все белые прекрасно ладят друг с другом. Посмотри-ка на них. — Инес качнула головой в сторону хозяйского дома, где Рамон и Ана ужинали на веранде с Северо, словно сегодняшней ссоры вовсе и не было.
Рабы тоже ели на улице, однако не за резным столом. Они сидели на земле, на корточках, вдоль затененных стен бараков и на пороге или ступенях бохиос. Пока девочки постарше мыли посуду и убирали после ужина, взрослые пользовались моментом, чтобы передохнуть, любуясь игравшими детишками. Тео прислуживал за ужином в касоне, и у Флоры, до того как Ана позвонит в колокольчик, сообщая, что она готова к вечернему обмыванию, была пара часов.
Флоре нравились Инес, Хосе и двое их сыновей — Эфраин и Индио. Они родились на Пуэрто-Рико, однако родители Хосе были из племени йоруба, чем и объяснялся его талант к плотницкому ремеслу. Родители Инес тоже были рождены здесь, на острове, но она помнила свою бабушку со стороны мамы, игбо, и дедушку со стороны папы, из племени мандинка. Хосе и Инес продали еще детьми, и они никогда больше не видели родителей, братьев или сестер. Думая об этом, Флора радовалась, что у нее нет детей. Ее все еще преследовали страшные воспоминания о первенце, выброшенном за борт корабля, на котором их везли из Африки, и кровавом выкидыше — результате второй беременности, — случившемся, когда хозяйка столкнула ее с лестницы. Ей повезло, что в доме дона Фелипе ни он и никто из белых не посягал на нее. К тому же дон Фелипе не принуждал ее к браку с одним из своих рабов, потому что донья Бенинья запретила ему это.
— Посмотри, какая она маленькая, какие узкие у нее бедра, — говорила она своему мужу. — Она, скорее всего, умрет при родах, и где я найду тогда другую карлицу?
К тому моменту, когда Флора подслушала этот разговор, она уже давно решила для себя, что при такой жизни не стоит производить на свет новых людей.
В нескольких шагах от нее Мигель играл с Пепитой и Индио. Он был единственным белым ребенком на плантации, единственным здоровым и единственным одетым. Лет до четырех практически все малыши бегали нагишом, и огромные животы нависали над тоненькими ножками. Дети плохо питались и страдали от кишечных паразитов. Флора знала, что половина негритят, носившихся по двору сахарного завода, не доживут до подросткового возраста, поскольку не одолеют тропическую анемию, малярию, корь, туберкулез, столбняк и менингит. Каждая вторая девочка, достигшая полового созревания, погибнет во время родов или сразу после них, а каждый второй мальчик, сумевший превратиться в мужчину, умрет к сорока годам от непосильной работы, болезни или несчастного случая. Несколько человек будет изувечено, травмировано, а кто-то покончит жизнь самоубийством. И всегда существовала опасность, что любого из них, ребенка или взрослого, могут продать или отдать за долги.
— Если они вернутся в город, — сказала Флора, — нас продадут дону Луису.
— Ой, только не ему! — воскликнула Инес. — Младший сын тетушки Дамиты ходит в Сан-Бернабе по поручению дона Северо и говорит: нет несчастнее рабов, чем тамошние невольники.
— Артемио рассказывает, у хозяев Сан-Бернабе большой дом и они строят еще один. А работники живут в сарае. Мужчины, женщины и дети — все вместе, — добавил Хосе. — У нас здесь, по крайней мере, собственные бохиос.
— У этого человека два лица, — отозвалась Флора. — Он улыбаться, чтобы белые считали его другом, а сам обманывать. Обвел дона Рамона вот так. — Флора выразительно покрутила мизинцем. — Надеюсь, он не продать нас ему.
— Он не сможет, — успокоил ее Хосе. — Мы принадлежим дону Северо.
— Если продадут гасиенду, — сказала Инес, — Северо не должен нас разлучать.
— Не будет, — уверенно произнес Хосе. — Он обещал.
— Ты верить ему? — Флора тяжело вздохнула. — Белые скажут что угодно.
— Но он обычно покупает слуг семьями, — возразил Хосе. — Например, семью тетушки Дамиты. Или нас. Или Тео с Паулой…
— Он думает, если здесь наши родные, мы не сбежим.
— Я бы никогда не бросил тебя и своих сыновей.
— А если Эфраин или Индио хотят убегать? — предположила Флора.
— Ай, давай не будем об этом говорить, — огорчилась Инес. — Избави бог.
После убийства Иносенте невольники окончательно поверили в серьезность намерений Северо. Когда он вернулся с охоты на Алехо и Курро, распространяя запах смерти, с верными псами, не отходившими от него ни на шаг, рабам не понадобилось даже спрашивать — и так стало ясно, что беглецы убиты. Спустя несколько недель они узнали подробности. Рассказы о том, как бросались на повешенных злобные собаки Северо, как он перерезал шеи одним-единственным ударом мачете, как вся земля пропиталась кровью, ужаснули не только невольников, но и надсмотрщиков.
Мальчиков вроде Эфраина майордомы и хозяева использовали в качестве посыльных. Они же приносили новости из города и ближайших деревень, но им не слишком доверяли. Самым надежным источником информации для всех, кто трудился на гасиенде Лос-Хемелос, была тетушка Дамита.
Как свободной женщине, ей разрешалось ездить повсюду, где в ней нуждались, при условии, что она имела при себе необходимые документы, подтверждавшие ее статус. Дамита передвигалась на хромом муле, который мог издохнуть в любой момент и которого она лелеяла и кормила, словно чистокровного жеребца. Она была лучшей знахаркой и акушеркой в округе, поэтому постоянно была в разъездах — принимала роды, лечила детей, бинтовала раны и натирала целебной мазью ушибы. Доктор Виэйра, практиковавший в городе, предпочитал иметь дело с богатыми пациентами, а всех других оставлял на попечении знахарок вроде тетушки Дамиты.
За лечение и лекарства кампесинос давали ей, как правило, несколько яиц, связку бананов, отрез ткани. Однако Дамита помогала не только больным. Каждую неделю она отправлялась в Гуарес и там снабжала клиентов приворотным зельем, изгоняла из домов нечистую силу, снимала порчу, вызывала духов, обмывала на удачу руки игроков. И за подобную работу она брала деньги, не меньше испанского реала, иногда больше, в зависимости от предоставленных услуг. С ней часто советовались по поводу урегулирования семейных споров и приглашали вести переговоры от имени родителей, желавших отдать ребенка в более обеспеченную семью родственников или друзей. Приемные родители воспитывали и обучали воспитанника или воспитанницу. Тетушка Дамита присматривала за детьми, следила за тем, как с ними обращаются в новых семьях, и отчитывалась перед родителями, которые жили далеко от своих отпрысков. По крайней мере однажды она отдала малышку, чья мать отказалась от нее, женщине, только что потерявшей собственного ребенка. За эту работу она получила десять испанских песо — такую сумму ей еще не случалось заработать за один раз.
Дамита копила деньги на выкуп Лучо, своего мужа. После его освобождения они стали бы работать вместе, чтобы вызволить из неволи сыновей — Польдо, Хорхе, Артемио, невесток, Корал и Эли, и внуков. Но
