уже чуть не поплатился жизнью. Он закрыл глаза и с силой раздробил их каблуком сапога. Одну за другой. Каждый удар он ощущал как удар в сердце. Изумруды с тщательно обточенной поверхностью разлетелись на мелкие осколки. Никто теперь не мог открыть саркофаг с их помощью.
Нищие окружили Жана.
Нападение было молниеносным и хорошо продуманным: на улице возле дома с Башней Соломона охранники, сопровождавшие рыцарей, не успели прийти в себя, как нищие и всякий сброд с оружием в руках окружили их и по сигналу бросились на них! Восемь рыцарей Милиции были связаны и находились внутри дома, приблизиться к которому было невозможно, так как оборванцы, обычно болтавшиеся по близлежащим улицам, перекрыли доступ к дому, и никто не мог узнать о том, что там произошло.
— Вы не сможете нас долго удерживать, — прогремел де Пайен, когда их привели в дом. — Патриарха обеспокоит наше исчезновение.
Нищий при Гробе Господнем улыбнулся.
— Он будет очень занят, и ему будет не до вас.
Сотня попрошаек рассыпались по улицам, подстрекая народ к бунту якобы из-за краж и непотребного поведения прибывших паломников. Действия нищих были настолько эффективны, что менее чем через два часа в Иерусалиме готов был вспыхнуть серьезный конфликт. Патриарх приказал закрыть ворота города, и армия Хьюго де Пайена оказалась таким образом отрезанной от паломников.
— Это ты, конечно же, тот человек, который говорит с духами? — спросил Нищий у Карла де Рюи, который все время сидел с закрытыми глазами. — А ты — тот, кто должен спустить вниз машину, чтобы достать весь саркофаг, если он не откроется с помощью сфер этого… как его?…
Он обращался к де Сент-Аману, показывая на Жана дю Гран-Селье.
— Ну? Где же ваши образцовые солдаты? — потешался он над де Кроном и де Мондидье. — Печально, что ваша армия ничего не стоит по сравнению с моими бродягами.
Все иерусалимские нищие, которые ему подчинялись, были на самом деле наемниками, хорошо подготовленными и находящимися уже долгое время в распоряжении Человека! По его приказу на протяжении многих месяцев они проникали в город — один за другим. Они смешались с городской толпой, прикинувшись христианами, и это медленное мирное вторжение лженищих не вызвало ни малейших подозрений у франков. Нищий при Гробе Господнем мастерски подготовил свою армию и все необходимое для возвращения своего хозяина.
Глава VII
Ночь не наступает никогда
То есть посредством невидимых тел природа завершает свое Творение.
Козимо был брошен в камеру тюрьмы «Череп Бафомета». Он по-прежнему находился в полубессознательном состоянии и все время лежал на циновке. Юноша посылал бесчисленные проклятия в адрес слепого Клинамена, бросившего его одного, и от беспомощности колотил бессильными кулаками по земле. Козимо отказывался от еды, к тому же он ослабел после долгого переезда в клетке.
Однажды утром дверь его темницы открылась. Двое стражников принесли ему еду. В тюрьме только и говорили о скором появлении какой-то девочки.
— Ты знаешь, что у нас пополнение — везут девчонку? — спросил Козимо один из стражников.
— Мне жаль несчастную, — сказал он в ответ.
Каждый день его приводили к вырытой в песке яме, куда сбрасывали трупы заключенных. Здесь, сорвав с него одежду, его пытали и допрашивали часами.
— Что тебе известно о царе Соломоне?
— Мало что.
— Что ты делал в конюшнях древнего Храма?
— Ничего.
— В твоей сумке нашли письма Хьюго де Пайена. Ты тайный посланник паломников?
— Я не посланник.
И снова, с удвоенной силой, сыпались удары кнутом.
Вскоре, когда пытки закончились, он увидел новую заключенную. Палачи оставили в покое одного пленника и взялись за другого. Это было сделано с таким расчетом, чтобы оба пленника пришли в ужас, видя друг на друге следы пыток. Когда в очередной раз приступали к истязаниям, пытаемый еще ощущал на орудиях пыток неостывшую кровь того, кого мучили перед ним.
Анкс тоже жестоко пытали. Палач сначала не решался нанести удар кнутом — ему впервые приходилось пытать девочку. Но начальник тюрьмы сорвал с нее одежду и начал сам хлестать ее кнутом с такой же силой, как до этого бил Козимо.
Ей задавали те же вопросы, что и Флодоару. Невзирая на боль, девочка твердила одно и то же: она служка-секретарь библиотекаря.
— Что нового он узнал о Джинне?
— Я не знаю.
— Какие тексты остались в Константинополе? Какой материал?
— Я не знаю.
— У Карла де Рюи были новые откровения?
— Я не знаю.
— Заручился ли де Пайен поддержкой Бернара де Клерво?
— Я не знаю.
Палач не понимал смысла задаваемых вопросов, но Анкс догадалась, что ее похититель, Человек без рук и лица, знал, что нужно спрашивать о Столпе. Анкс дрожала от одной мысли, что оказалась в его руках. Она была в отчаянии.
А Козимо думал, что никогда не выйдет из этой тюрьмы и что Слепой не появится вновь…
Бесконечные дни были похожи один на другой, вплоть до того чудесного вечера, когда
Свет был бело-голубым, мягким, как пар. Появившись из ниоткуда, с наступлением сумерек он окутал «Череп Бафомета» — таинственное, светящееся изнутри облако. Оно было
«Сгусток света» вплыл в камеру Козимо Ги.
Пленник лежал, скорчившись, на своей циновке. Он бессильно приподнял голову. Световой шар был неподвижным, совершенной чистоты, свет был сильным, но холодным. Внезапно Козимо понял.
— Я знаю, что для тебя время — ничто, — сказал он, — но долго же тебя пришлось ждать!
Он знал, что этим светом был Клинамен.
Туманная звезда начала разрастаться. Козимо закрыл глаза. Его наполнил свет, он чувствовал, как этот свет входит в его плоть. По телу разлилась приятная прохлада. Свет стал плотным, осязаемым, как бы ватным. Козимо приоткрыл на миг глаза, но, ослепленный заполнявшей пространство белизной, ничего не смог разглядеть.
Через какое-то время вернулось тепло. Было намного жарче, чем до этого. Свет тоже изменился. Он стал золотисто-красноватым.
