заговаривает на русском: «Не парься, снимаю для нас… А ну-ка покажи, что еще умеешь…» Брюнет — кажется, курд по национальности — наваливается на меня всей тяжестью. Напрягшись, засовывает член в мое влагалище. Я продолжаю заливисто хохотать. Снимающий в восторге: «Уффф, молодчина! Давай- давай, не подведи»…
…Эпизод № 2. Следующие пятьдесят девять секунд. Я лежу сверху на том самом курде. Целую его тело. Он стонет, закрыв глаза. «Оператор» снимает лицо товарища: толстые брови, нос с горбинкой, губы красивой формы. Выбритый. На его лице написано блаженство. Он слизывает языком капли пота над губой. Положив руки на мой затылок, просит: «Yala, can m, yala…»[138]. — «Seve-seve…!»[139]. Я облизываю член, обхватив его правой рукой. «Оператор» приближает камеру, затем становится позади меня. Вытаскивает из брюк свой белый член, обтирает о мои ягодицы. Через десяток секунд курд кончает. Я вытираю простыней сперму с подбородка. Брезгую…
…Эпизод № 3. Заключительные двадцать одна секунда. Мобильный в руках курда. Он снимает, как я делаю минет его русскому другу. Тот в порыве экстаза произносит: «Соскучился по нашим девкам…» Конец ролика.
Мне не стыдно. Чего стыдиться? Я — проститутка. В ролике выполняю свою работу… Но как обидно! Воспользовавшись моим опьянением, клиенты сняли все на камеру, выложили ролик в Сети. С какой целью? У меня нет права обижаться. Нас, оплаченных «дырок», не уважают. Чего мне ждать от людей? Точно не восхищения и аплодисментов… Но ведь снимал не турок, немец или араб. Русский. Такой же русский, как я. Соотечественник. Если бы это сделали местные мужики, смирилась бы. А этот зачем?! Откуда он знает, какая жизнь заставляет меня спать со всеми подряд?.. Алекса, перестань качать права. Ты проститутка. Ты не имеешь права голоса…
…Когда Алька ушла, я заперлась в ванной и рыдала, как малый ребенок. Захотелось обнять маму, выплакать слезы в ее платье с родным запахом… Снова посмотрела запись. Разозлилась и разбила телефон о стену. Экран треснул, батарейка отлетела. Даже Хаяль вздрогнула в аквариуме. Кажется, я разочаровалась в людях окончательно. И в себе. Увидела Алексу со стороны, возненавидела навсегда…
Прошло несколько дней. Я продолжаю работать. Девочки политкорректно отмалчиваются — все, кроме завистливой Вали. Встретив меня в клубе, она с подковыркой заметила: «Лапочка, ты очень телегеничная. Может, из Стамбула в Голливуд переберешься, а?» Я смолчала, отхлебнув водки… Обижаться, переживать — роскошь непозволительная. Каждый день в Стамбуле — это деньги. Если я перестану приносить деньги, восточная книга моей жизни закроется…
У памяти тоже есть иммунитет — стирает то, что приносит боль. Случай с роликом скоро окончательно исчезнет из моей памяти. Вот только закончу описывать этот случай в Дневнике, и все…. Иначе невозможно. Если память будет архивировать такие эпизоды, придется повеситься. Правда, каким бы сильным ни был иммунитет памяти, я уверена, что все остается в душе. Боль отпечатывается на ее поверхности темными несмываемыми пятнами… Как сказала ясновидящая?
Я стала у него первой. Он у меня — черт знает какой по счету. Я отнеслась к нашему сексу как к незатейливому рабочему процессу, а он — с душой. Думал прежде всего обо мне. Из него вырастет отличный любовник. Отличный любовник — это мужчина, во время соития смотрящий на партнершу сверху вниз, а не снизу вверх. Он смотрел мне в глаза. Прямо делалось неудобно от такой искренности. Он дрожал на мне, двигаясь медленно и осторожно. Перед тем как кончить, ласково предупредил. Если мужчина предупреждает о семяизвержении, он — стопроцентный романтик.
Озану семнадцать лет. Смуглый парнишка с крупными стопами. Брюнет. Набриолиненная голова с «мокрым эффектом». Тонкие губы, красивый нос, добрые глазки шаловливого лисенка. Брови эстетично срослись. Сильные руки, широкие плечи, худощавое тело. Кривоватые ноги, небольшая попа в две ладони. Занимается футболом. Лицо, уже приняв черты мужественности, еще хранит детскую миловидность. Молчаливый, серьезный. Он забавно курит, откашливаясь после каждой затяжки. Никотиновый «чайник». Подхожу к нему, подсаживаюсь рядом на подоконнике, вынимаю сигарету из пальцев. Подмигиваю, мол, учись, пока жива. Смачно затягиваюсь, сексуально выпуская дым — не весь сразу, миниатюрными облачками. Озан восхищенно хлопает в ладоши. Прижимается ко мне, утыкает нос в шею. Я запускаю руку под его белые трусы, глажу ягодицы, подбираюсь указательным пальцем к анальному отверстию. Оно волосатое, влажное, сжатое. Пытаюсь ввести палец. Он напрягается, отстраняется назад: «Niye bu?»[140]. Мне нравится, когда он злится. Нравится его восточное упрямство. Восточное или, скорее, юношеское? «Affet, yavrum… aka yapt m»[141]. Он хмурится, подтягивая выше пояс кристально чистых «боксерок» с красно-синим лейблом LCW[142]. Наверное, домработница еще тщательно отутюжила, чтобы убить микробы. Чудесный домашний мальчик…
Он сбегает ко мне два раза в неделю с последних двух уроков. Два часа свободы. Два часа блаженства. Точнее, один час сорок пять минут. Пятнадцать минут требуется, чтобы одеться и добежать обратно до школьных ворот, где его дожидается шофер Левент. Он не только водитель семьи, но и верный информатор Бенал — матери Озана. Она контролирует все шаги единственного сына. Решение матери не подлежит повторному рассмотрению. По словам Озана, мать выбирает, с кем ему общаться: «Среди моих друзей нет ребят из простых семей. Как минимум это дети профессоров. Мама считает, что состоятельные должны общаться с состоятельными. Средние со средними… Чтобы не было зависти». Бенал не против того, чтобы сын контактировал с девушками. «Мои подруги — дочери маминых подруг, иначе быть не может. Это девушки, которые напоказ совершают намаз и одновременно не отказывают себе ни в чем. И травку курят, и в Интернете небезгрешно развлекаются». Отец Озана — главный продюсер одного из ведущих телеканалов. Ему не важен сын, ему важны рейтинги. После работы до ночи засиживается в кабинете, изучая итоги очередного социального опроса. Если рейтинг канала падает, рядом с бумагами непременно стоит бутылка водки для успокоения. Если рейтинг растет, появляется бутылка виски — отметить успех…
У Озана есть сестра Гюльшен. Бенал с ней не разговаривает. Сестра пошла против воли семьи, влившись в шоу-бизнес: запела, выпустила два диска, снялась полуголой для FHM[143], около полугода жила с Мустафой Сандалом[144] … Отец, тайком от Бенал, помогает дочери. Раскручивает на других каналах, снабжает деньгами, всячески покровительствует. Мать запретила Озану даже вспоминать о сестре. «В школе часто спрашивают о Гюльшен, а мать не разрешает признаваться, что мы родственники, на людях. Приходится глупо врать. Одноклассники смеются…» Спрашиваю Озана: «Ты боишься матери?» — «Не боюсь, а уважаю. У нее больное сердце, ей нервничать нельзя».
Озан вышел на меня через товарища из старшего класса: «Он самый продвинутый в нашей школе! И дружит со мной. Нет, скорее, с моими деньгами. Я попросил его найти мне женщину для секса. Он договорился с Джемалем». Мой домашний мальчик говорит, что последнее время буквально с ума сходил от возбуждения: «Осточертело самоудовлетворяться, хотелось попробовать по-настоящему». — «Неужели к такому завидному жениху, как ты, не липнут девки?» — «Алекса, почти все турчанки выходят замуж девственницами. Поэтому бессмысленно заводить отношения без серьезных намерений. Невинные ласки, поцелуи мне не нужны. Я искал опытную женщину…»
Большинство ребят из окружения Озана лишаются девственности с проститутками. Некоторые
