представителей династии, пусть даже далеко не из первых, всадникам было ни к чему.
Между тем Лис продолжал витийствовать как ни в чем не бывало:
— Каждый из вас заслужил награду. Пусть золото гяуров усладит ваши дни. Эй, Карло, выдай по три золотых каждому из этих смельчаков!
Наполеон метнул на «султанского потомка» гневный взгляд и побрел туда, где среди камней были припрятаны спасенные кошельки.
— Вы получите еще столько же, когда доставите меня вместе с камердинером ко двору бея в Александрию.
* * * Закрытая связь активизировалась.
— Але, Капитан, ты там как?
— И вовсе я там никак. Вот, думаю, чей приказ выполнять первым: Талейрана или Бернадота?
— Ага, иду туда, куда пошлют, а посылают часто, — с ноткой лирической грусти в голосе взвыл Лис. — Ну, к нам можешь не спешить. Я тут временно нанял Бонапарта камердинером и, скажу честно, хочу продлить это чудное мгновенье. Прикидываешь, на склоне лет сяду у камина и начну рассказывать, как гонял будущего императора в лабаз за пивом. Блин, одна подстава: у этих правоверных как раз пива-mo и нет.
— Сергей, а если серьезно?
— А если серьезно, мы с генералом сейчас отправляемся ко двору александрийского бея. Я — в качестве прямого, шо тот кипарис, потомка Сулеймана Великолепного, а итальянец, папаша Карло, как уже было сказано, моим камердинером.
— Лис, а что это вас понесло в Александрию?
— Дурацкий вопрос для соратника военного министра и буквально наперстка Метатрона. Во-первых, там кормят на халяву, а мы голодные, а во-вторых, моему камердинеру срочно нужна армия. Может, ты знаешь, где тут еще в окрестностях можно найти скопище военнообязанных французов?
— Разумно, но каким образом? Ты что же думаешь, что бей согласится уступить тебе своих пленников?
— Ну, честно говоря, я думаю, так и будет. Но это второй вопрос. Деталей я еще не продумал. Ты мне пока напомни, о мудрейший, кто у нас сейчас в Стамбуле сильнее всех надувает щеки?
— Ты имеешь в виду султана?
— Нет, это ты султана имеешь в виду, а я, как родственник, пусть и дальний, глубоко его почитаю. Согласись, как-то не куртуазно почитать владыку правоверных, не помня его имени.
— Селим Третий, сын Османа Третьего. Довольно интересный султан. Отчаянно стремится к у становлению дипломатических и торговых отношений с Европой, замирился с Пруссией и, что было куда сложнее, с Австрией. Кроме этого учредил посольства в Париже и Лондоне. Проводит военную реформу по европейскому образцу и потому — в напряженных отношениях с собственными янычарами. Все это — на фоне войны с Россией.
— Ну да, суворовские походы…
— Именно так. Сам понимаешь, ситуация у султана непростая.
— Ага. Ну, в среднем, картина ясна. Я родился и вырос в благословенной Молдавии, в Бендерах, которые, точно помню (в детстве на экскурсию ездил), были турецкой крепостью. Вышел как-то погулять, а тут русские. Трах-бабах, все в дыму, свищут ядра, подсвистывает картечь, пули зудят, шо то комарье. Короче, никакой жизни, сплошное расстройство. Уехал я горевать ко двору султана, и дражайший наш Селим, третий по счету, но первый по смыслу, в целях перенятия боевого опыта выпер меня учиться военному делу во Францию. У него ж самого куча военспецов из эмигрантов, так что там сейчас французский стиль в моде. Но, между нами, все это потому, шо он круто задолжал мне в карты. Как-то покер не для османского темперамента.
И вот сижу я, значит, в Париже, раскидываю картишки, ну, в смысле, раскладываю карты театра военных действий, и тут вдруг — хреняк — Наполеон: «Пошли выйдем, пошли выйдем». Ну, я ему: «Если про ту партию, что мы вчера на троих с Талейраном раскидали, то кто ж вам доктор, шо в колоде по чьему-то недосмотру оказалось шесть тузов? Это ж явно типографский брак, а я честно играл теми картами, которые сданы. Я ж человек не местный, думал, во Франции так принято». Ну, короче, слово за слово, и поплыл я белым лебедем в Египет с целью налаживания дипломатических отношений.
— Если убрать пустую трескотню, на первый (оставим, как есть) взгляд, может, и сойдет.
— Не, друг мой, если убрать трескотню, то все это слишком легко проверяется… Ладно, думай, куда пойти, куда податься, а я пока тут прикину, как нам быстрее переломить ситуацию об колено. Ты, кстати, по поводу александрийского бея ничего такого рассказать не можешь?
— Увы, нет.
— Ничего. Спрошу Базу.
* * * Ожидать секретного послания военного министра пришлось дольше обещанных тридцати минут. Как говорится, полчасика от получаса отличаются ровно на полчаса. В конце концов, получив документы и деньги, я отправился на улицу Красного Колпака, раздумывая на ходу, как бы обмануть бдительность агентов Талейрана. Объясняй потом, отчего вдруг ты едешь на юг, направляясь при этом на северо- запад…
В комнате меня вновь поджидала Софи.
— Уезжаешь? — стоило мне переступить порог, спросила она.
— Да, — кивнул я.
Не то чтобы мне сильно нравилась внезапно образовавшаяся традиция подобных встреч, но мадемуазель Готье при желании умела быть чрезвычайно целеустремленной.
— В Брест?
В моей голове вновь в который раз прозвучали слова Бернадота: «Полная секретность».
— Почему вы так решили, сударыня?
— Арман сказал. А ему сообщил Талейран, радостно потирая руки. Он считает, что это будет отличной проверкой, кому на самом деле вы, барон, намерены служить.
— Забавно. Что еще поведал любящий брат?
— Вам действительно интересно? — Глаза мадемуазель Софи были непривычно серьезны. — Что ж, еще он в красках описал сегодняшнее заседание Директории, на котором председательствовавший, господин Баррас, потрясал бумагами из небезызвестного вам архива. И с пеной у рта кричал, что в армии, в самых ее верхах, гнездится злая измена. В тот момент, когда Франция задыхается в тисках врагов, некоторые известные генералы потворствуют заговорам роялистов и пытаются захватить власть, чтобы вернуть на трон одного из Бурбонов. Арман очень смеялся по этому поводу, говоря, что среди бумаг, которые удалось расшифровать, есть и те, что недвусмысленно свидетельствуют о намерении самого господина Барраса открыть роялистам путь на Париж за двенадцать миллионов ливров золотом.
— Вот как?
— Да, мой друг. Арман зашел ко мне похвалиться осведомленностью и теперь направляется с этими документами к военному министру. Довольно остроумный ход. Верный сын Отечества и честный защитник Республики, он сплетет довольно связную историю о том, как похитил эти бумаги у своего вчерашнего собутыльника — личного шифровальщика Барраса. Полагаю, в этом случае подлинность расшифровки не вызовет сомнений у Бернадота. Преданный гражданин желает спасти Францию от коварных узурпаторов, что может быть естественней? И поскольку мой пылкий возлюбленный вполне обоснованно чувствует, как над ним сгущаются тучи, то вряд ли станет еще чего-то дожидаться и выведет полки.
— Это я уже давно понял. Талейран почти в открытую стравливает Директорию с военным министром.
