— «Выезжаю сейчас», — по буквам произнес телеграфист.
— Дай сюда бумажку. — Фунтиков протянул руку к аппарату.
— Вот здесь. — Телеграфист в военной форме показал на кусок бумажной ленты.
Фунтиков взял ее в руки, поднес к глазам и медленно прочел ответ Полторацкого. «Там, в Ташкенте, ни черта не знают!» — мелькнуло в голове Фунтикова, и он, бросив на аппарат бумажную ленту, прошелся по комнате, заложив руки за спину.
— Это удивительно хорошо!
Фунтиков остановился напротив Ораз-Сердара, который сидел на стуле и слегка постукивал по столу рукояткой дорогой камчи, инкрустированной серебром и слоновой костью, и спросил:
— Ну-с, как мы будем встречать «товарища наркома»?
Ораз-Сердар сделал серьезное, озабоченное лицо и, поразмыслив, хотя, откровенно говоря, он уже давно решил, как именно надо поступать, сказал:
— Аллах свидетель, охотиться на орлов трудно. Не надо делать, как было с Флоровым. Тогда много наших хороших джигитов пропало.
— Что же предлагает наш верховный главнокомандующий? — резко спросил граф Доррер.
— Надо делать тихо и не надо много шума, — продолжал Ораз-Сердар, глядя на Фунтикова, делая вид, что он не слышал вопроса, заданного графом Доррером. — От Ашхабада до Чарджуя в самой середине будет Мерв. Там много наших людей. Пошлем туда еще отряд Чаликова, он и встретит «товарища наркома».
Отряд эсера Чаликова, состоящий из вымуштрованных солдат-фронтовиков, недавно возвратившихся из Персии, считался одной из ударных боевых групп мятежников. Не зная обстановки в России, солдаты беспрекословно верили эсеровским агитаторам, которые с пеной у рта призывали «бороться за революцию и Советскую власть без предателей — коммунистов».
— В Мерве? Это хорошо, — заключил граф Доррер и обратился к военному министру: — Но почему отряд Чаликова? В тех краях действуют славные воины Азис-хана. С военной точки зрения…
— Я здесь вижу политическую точку, — бесцеремонно перебил его Ораз-Сердар, который накануне до поздней ночи вел совещание с Нольдингом, посланцем полковника Эссертона, по различным проблемам будущего правления Закаспийским краем и уже чувствовал поэтому за спиной мощную поддержку англичан. — Джигиты-туркмены не будут убивать русского народного комиссара, чтобы их потом не называли варварами и дикарями. Пусть европейцы уберут своих европейцев. Солдаты Чаликова это умеют очень хорошо делать!
— Вижу, уважаемый главковерх, вы заглядываете далеко вперед, — с иронией произнес граф Доррер.
— И еще прошу вас, — Ораз-Сердар с невозмутимым лицом повернулся к Фунтикову, — пусть наш уважаемый граф Доррер составит такой документ… Ну, вы знаете, который на суде бывает…
— Вы хотите сказать — приговор?
— Самый настоящий приговор. Уважаемый граф учился на юридическом и был адвокатом, — ровным голосом, почти с уважением произнес Ораз-Сердар, но за каждым его словом сквозила насмешка: граф Доррер, несмотря на свой титул, не имел солидного состояния и действительно еще совсем недавно вынужден был заниматься адвокатской практикой. — Надо, милейшие, все делать как по закону. Адвокаты такое умеют.
— Безусловно, — поспешно ответил вместо Доррера премьер Фунтиков. — Приговор будет.
4
Две сотни отборных головорезов во главе с казачьим офицером Чаликовым прибыли поездом в город Мерв вечером, когда сизые, смешанные с пылью улиц сумерки окутывали кварталы города. Его крест-накрест разделяли река Мургаб и железная дорога. Высокая насыпь проходила с запада на восток, а река перерезала Мерв с юга на север. Самыми высокими точками, если не считать водокачки, были вершины старых развесистых деревьев, которые росли на улицах вдоль арыков. Разогретые за день дома, дувалы, кирпичи тротуаров теперь, остывая, отдавали свою теплоту, и над городом повис душный вечерний воздух.
На подъездных путях, не доезжая до станции, паровоз притормозил, и по железным ступенькам вверх вскарабкался станционный служащий, светлоголовый и щуплый телом, представитель эсеровского «стачечного комитета».
— Где нарком? — Чаликов сверху вниз смотрел на него.
— Потопал ножками на почту. Ему не очень нравится, что мы паровик наркома задержали на короткий ремонт.
— Молодцы! А машинисты не артачились?
— Пробовали, но их стащили быстро. Сидят под замком и красные сопли вытирают.
— Сколько в вашей дружине?
— Сорок шесть железнодорожников, вооруженных винтовками.
— Собрать! — приказал Чаликов.
— Они возле депо. Ждут приказа.
— Службу знаете! — На горбоносом, хищном лице Чаликова появилась улыбка, он длинной рукой покровительственно похлопал комитетчика по хлипкому плечу, потом кивнул на своего помощника: — Дайте вахмистру человека, который наркома знает в лицо. Есть такие?
— Конечно, имеются! Если позволите, я сам провожу на почту. Полторацкого я давно и хорошо знаю, помню этого голодранца еще с Новой Бухары. Отвратительная личность, скажу вам!..
5
За узким окном густая азиатская ночь. Последняя ночь в его жизни. Павел Полторацкий меряет шагами продолговатую комнату с гладкими стенами. Он без пиджака, рубаха порвана в нескольких местах, висит клочьями. На теле и лице — синяки, кровоподтеки.
…Эсеровские головорезы ворвались на почту, когда Полторацкий уже соединился по прямому проводу с Ташкентом. Телеграфист едва успел отстучать первую фразу: «Ввиду неспокойного положения в городе, прошу срочно выслать вспомогательный отряд», как тяжелый приклад разбил аппарат, а следующим ударом был сбит на пол седой, в роговых очках телеграфист. Очки упали, и их тут же раздавили, наступив каблуком сапога…
Павел успел отпрыгнуть к окну, вырвал из кармана наган, но выстрелить не смог. Послышался только щелчок. Полторацкий чертыхнулся. Осечка! И тут на него навалились сразу несколько человек, грубых и сильных.
Потом вели по темным и пустынным улицам. Обидно было видеть среди охранников рабочих- железнодорожников. Со стороны вокзала доносилась ожесточенная винтовочная стрельба, которая скоро затихла.
…За дверью мерно расхаживал часовой. Тускло горела маленькая лампочка под самым потолком, разливая слабый свет. Вокруг нее вились роем москиты и крупная ночная бабочка.
Павел прислонился спиной к стене, постоял, полузакрыв глаза. От стены исходила легкая прохлада, и он ее чувствовал кожей спины. Хотелось пить, надсадно ныло все тело в ссадинах и синяках. Что говорить, помяли его изрядно! Но не это беспокоило Павла: не выполнил главного, ради чего ехал. Как там, в Красноводске?..
За окном медленно всходила луна, и ее бледный серебристый свет проникал в комнату, ложился светлым продолговатым пятном на пол.
— Послухай, товарищ…
