Путешествия к Лобнору и на Тибет

корм был уже выеден дочиста, в особенности в ближайших окрестностях почтовой улясутайской дороги. От нее до Урги мы шли 12 суток, с одной в том числе дневкой. Попутной дороги, как и прежде, не было, хотя нередко попадались, обыкновенно ненадолго, тропинки, которыми степь перекрещивается во всевозможных направлениях.

Верст за сотню от Урги, немного южней ключа Хайрхын [Хайрхан], мы вышли снова на покинутый в Северном Ала-шане, близ кумирни Баян-тухум, путь халхаских богомольцев, следующих в Тибет. Тропинка явилась торная; по ней нередко встречались нам небольшие караваны богомольцев, направлявшихся в Ургу для поклонения тамошнему кутухте. С собой эти молельщики обыкновенно гонят скот, который они продают в Урге, а вырученные деньги отдают в кумирни и тратят на собственное содержание. В конце концов домой возвращаются ни с чем, «промаливаются», как объяснял наш казак-переводчик.

По мере того как мелькали дни октября, погода становилась суровей, и близилось время зимнее. Ночные морозы уже доходили до -13 °C, да и днем при ветре было довольно холодно; 12 октября моросил первый снег, а пять суток спустя на Гангы-дабане мы нашли снежный покров уже в 2–3 дюйма глубиной.

Прибытие в Ургу. Следующий за Гангы-дабаном наш бивуак был на Бугук-голе, первой речке, встреченной нами от самого Нань-шаня. Один только переход отделял теперь нас от Урги, и под влиянием столь радостной мысли путь 19 октября длился невыносимо долго, в особенности в первой своей половине. Как нарочно, местность здесь холмистая, не открывающая далекого горизонта. Наконец с последнего перевала перед нами раскрылась широкая долина р. Толы, а в глубине этой долины, на белом фоне недавно выпавшего снега, чернелся грязной, безобразной кучей священный монгольский город Урга. Еще два часа черепашьей ходьбы – и вдали замелькало красивое здание нашего консульства. Тут же и быстрая Тола струила свою светлую, еще не замерзшую воду; справа на горе Хан-ула чернел густой, нетронутый лес. Обстановка пустыни круто изменялась. Попадали мы словно в иной мир. Близился конец девятнадцатимесячным трудам и многоразличным невзгодам. Родное, европейское чувствовалось уже недалеко. Нетерпение наше росло с каждым шагом; ежеминутно подгонялись усталые лошади и верблюды… Но вот мы, наконец, и в воротах знакомого дома, видим родные лица, слышим родную речь… Радушная встреча соотечественников, обоюдные расспросы, письма от друзей и родных, теплая комната, взамен грязной, холодной юрты, разнообразные яства, чистое белье и платье – все это сразу настолько обновило нас, что прошлое, даже весьма недавнее, казалось грезами обманчивого сна…

Город Урга лежит на правом берегу р. Толы и состоит из двух частей: монгольской, гораздо чаще называемой монголами Да-курень, или Богдо-курень,[592] и китайской, находящейся отсюда в расстоянии пяти верст к востоку и именуемой китайцами Майма-чен.[593] В обоих городах до 30 000 жителей: в Майма-чене – главным образом торгующих китайцев, в Дакурени – монгольских лам. Здесь же в одной из кумирен имеет свое местопребывание великий кутухта всей Монголии,[594] на поклонение которому стекается, в особенности к новому году,[595] множество богомольцев. Кроме того, в Урге пребывают два амбаня (губернатора),[596] заведующие управлением как самой Урги, так и двух восточных аймаков Халхи – Тушету-хана и Цэцэнь-хана; два другие западные аймака той же Халхи – Джасакту-хана и Сэйн-нойна [Сайн-нояна] находятся в подчинении китайскому дзянь-дзюню (начальник военного округа) в Улясутае.

В монгольском городе проживает несколько наших торговцев, занимающихся мелочной продажей русских товаров, главным же образом транспортировкой чая в Кяхту. Двухэтажный дом нашего консульства, с двумя флигелями и другими постройками, стоит в середине между китайским и монгольским городами на возвышении, недалеко от берега Толы.

Ургу мы застали на военном положении. Китайцами выстроена была даже небольшая глиняная крепость близ западной окраины монгольского города; в ней помещалось несколько сот китайских солдат. Кроме того, в Урге было собрано до четырех тысяч монгольского войска. Вся эта оборванная орда, силой согнанная из степных улусов, вооруженная лишь стрелами, пиками и в малом числе фитильными ружьями, конечно, еще менее китайского воинства годилась на какое-либо военное действие. Притом северные монголы ни за что не пошли бы против нас, а всего вероятней по объявлении войны поголовно бы стали на нашу сторону.

Переезд до Кяхты. В Урге караван наш был расформирован. Нанятые до Ала- шаня верблюды отправились обратно; трое же наших ветеранов-верблюдов, выходивших всю экспедицию, равно как и верховые лошади, были проданы. Затем, отдохнув пять суток, мы отправились в Кяхту на монгольских почтовых, по станциям, содержимым теми же монголами. Таких станций от Урги до Кяхты одиннадцать на пространстве около 300 верст. О каждом проезжем, по крайней мере чиновнике, дается вперед знать из ургинского ямына (управления); тогда на станциях заготавливаются лошади и юрты для помещения как самого чиновника, так и его прислуги. Багаж, сколько бы его ни было, везется на подводах или вьючных верблюдах. Китайские власти за такой провоз обыкновенно ничего не платят; но русские, по заведенному обычаю, дают, в виде подарка, на каждой станции три металлических рубля. Мы же платили по пяти лан, так как везли с собой, кроме небольшого багажа, все свои коллекции, весившие с укупоркой более восьмидесяти пудов.

От ургинских соотечественников мы получили для проезда тарантас и китайскую телегу. Последняя представляет утвержденный на двух прочных колесах, довольно обширный, со всех сторон закрытый ящик, с небольшой лазейкой спереди или в одном из боков. Помещаться в подобном экипаже всего удобнее лежа, притом задом к лошадям, иначе ноги будут выше головы. Как тарантас наш, так и телега везлись верховыми монголами. Для этого к наружному концу оглобель, перпендикулярно к ним, привязывается длинная и довольно толстая жердь. Каждый ее конец берется двумя всадниками, из которых один кладет означенную жердь к себе на седло впереди живота, а другой тянет за веревку, привязанную к концу той же жерди. Затем лошади пускаются вскачь, и тарантас, а еще более двухколесная телега, прыгают по всем встречным кочкам и камням.[597] Проскакав минут двадцать или с полчаса, запряженные в экипаж верховые монголы сменяются другими, так что при каждой телеге или тарантасе, от станции до станции, следует с десяток и более всадников.

Местность от Урги до Кяхты покрыта отрогами Кэнтея [Хэнтэя], той горной системы, узел которой лежит верстах в 120 или 150 к северо-востоку от Урги. Реки, стекающие с названных гор к западу, впадают в Орхон, приток Селенги, следовательно, относятся к бассейну Байкала; к востоку же с Кэнтея вытекают Керулюн [Керулен] и Онон, принадлежащие верховьям Амура.

Горные хребты по нашему теперешнему пути имели общее направление с востока на запад, достигали, и то местами, лишь средней высоты и несли почти везде мягкий характер. На северных своих склонах они иногда были покрыты лесами из белой березы, сосны и лиственницы; реже попадаются здесь черная береза, кедр и осина. Но вообще леса эти не обширны, и горные скаты изобилуют гораздо более прекрасными лугами, которые залегают также везде и по долинам. Орошение довольно значительно; из рек наибольшие: Хара-гол и Иро, притоки Орхона. Абсолютная высота местности (по почтовой дороге) начинает от Урги уменьшаться и уже на р. Хара-гол достигает лишь 2600 футов; затем на р. Иро ниспадает на 2100 футов, а в Кяхте вновь немного увеличивается до 2400 футов.

Кочующих монголов по пути нам везде попадалось много; живут они большей частью богато. Довольство отражается и на их общем типе: рост высокий или средний, сложение плотное, лицо свежее; таковы же и женщины. Притом здешние монголы, сколько кажется, гораздо меньшие ханжи, нежели их собратья в других частях Монголии; по крайней мере мы не слышали постоянного бормотания молитв, как у алашанцев или кукунорцев.

Погода во время нашего пути из Урги в Кяхту стояла хорошая – ясная и маловетреная; снег лежал неглубоко – дюйма на 3–4; ночные морозы доходили до -19,3 °C. Ежедневно мы делали только по две станции, чтобы не опережать много багажа, который тащился шагом, – где на двухколесных телегах, где на вьючных верблюдах. Наконец 29 октября, после полудня, мы увидели вдали белые шпицы кяхтинских церквей и со слезами на глазах приветствовали этот первый символ своей родины. Немного спустя караван наш встретили пограничный комиссар и несколько кяхтинских купцов, проводившие нас в город на приготовленную заранее квартиру, где мы прожили более недели, окруженные чисто родственной заботливостью гостеприимных кяхтинцев.

Итоги научных результатов моих путешествий в Центральной Азии. Так закончилось вышеописанное, третье для меня по счету, путешествие в Центральной Азии. Подобно двум первым, оно представляет собой научную рекогносцировку посещенных местностей. Иного результата наши