Путешествия к Лобнору и на Тибет

Но в седьмом месяце моление, более торжественное, устраивается в кумирне Хой-тин-цза, лежащей в горах, недалеко от западного берега Куку-нора. В названную кумирню приезжает тогда сининский амбань со своим штабом и собираются монгольские князья как с Куку-нора, так и из пяти кукунорских же хошунов, кочующих по южную сторону Желтой реки; кроме того, стекаются в большом числе богомольцы – монголы и тангуты. Для угощения этих молельщиков и на другие расходы из Пекина отпускается тысяча лан серебра. Из Пекина же высылается желтое с драконом знамя и написанная на желтой канфе, скрепленная подписью богдохана, молитва; в ней бог воды Хэ-лун-ван упрашивается помогать убитому дяде Кан-си. Канфа эта по прочтении молитвы сжигается. Затем приносятся в жертву две белых коровы, четыре свиньи и двенадцать белых баранов. Кроме того, монгольские князья делают разные жертвы, каждый по своему состоянию. Тем же князьям выдаются здесь и награды от богдохана.

Наш бивуак. Еще не поздним утром 17 мая перешли мы вброд несколько мелких рукавов новорожденной Хуан-хэ и разбили свой бивуак на правом ее берегу, в трех верстах ниже выхода из Одонь-тала. Таким образом, давнишние наши стремления увенчались, наконец, успехом: мы видели теперь воочию таинственную колыбель великой китайской реки и пили воду из ее истоков. Радости нашей не имелось конца. К довершению наслаждения и погода выдалась как нарочно довольно хорошая, хотя по ночам по-прежнему продолжали стоять порядочные (до -9,6 °C) морозы. Сама Хуан-хэ была свободна от зимнего льда и замерзала лишь ночью на мелких рукавах; притом ранним утром по реке обыкновенно шла небольшая шуга; недалеко же вверх от нашего бивуака еще лежал зимний лед в 2–3 фута толщиной.

Рыбы в реке, как выше упомянуто, битком было набито. Сейчас, конечно, устроилось и рыболовство, поистине баснословное обилием улова. Небольшим бреднем, всего в 13 сажен, притом в омутах не длиннее 15–25 шагов, мы вытаскивали сразу пудов шесть, восемь и даже десять рыбы, каждая от 1 до 1¹/₂, изредка до 2 футов величиной. Так можно было ловить по всей реке, переходя от одного омутка к другому. Во время протягивания бредня куча метавшейся рыбы чуть не сбивала с ног вошедших в воду казаков. Без особенного труда мы могли бы наловить в течение дня несколько сот пудов рыбы. Сколько же ее в соседних больших озерах, в которых от самого их создания никто из людей не ловил, да притом и нет хищных рыб! Но такое богатство пропадает пока задаром, ибо китайцы сюда не показываются, а монголы и тангуты рыбы вовсе не едят.

Ради обилия той же рыбы возле нашего бивуака во множестве держались орланы (Haliaetus macei) и обыкновенные чайки (Larus brunneice phalus). Последние, как весьма искусные рыболовы, без труда находили себе добычу, но ее сейчас же отнимали у них орланы, которые только таким способом и продовольствовались. Впрочем, при обилии рыбы ее хватало вдосыть как для названных птиц, так и для крохалей (Mergus merganser), которых также здесь было немало. Даже медведи, весьма изобильные в Северо-Восточном Тибете, искушались неподходящим для них промыслом рыболовства и нередко с этой целью бродили по берегу реки.

Экскурсии вверх и вниз по ней помешали нам побывать в день прихода на вершине жертвенной горы. Туда ходил только наш проводник и, возвратившись, уверял, что ничего вдаль не видно. На следующий день перед вечером я взошел на эту гору вместе с В. И. Роборовским. Широкий горизонт раскинулся тогда перед нами. К западу, как на ладони, видна была Одонь-тала, усеянная ключевыми озерками, ярко блестевшими под лучами заходившего солнца; к востоку широкой гладью уходила болотистая долина Желтой реки, а за ней величаво лежала громадная зеркальная поверхность западного озера. Около часа провели мы на вершине жертвенной горы, наслаждаясь открывшимися перед нами панорамами и стараясь запечатлеть в своей памяти их мельчайшие детали. Затем, по приходе на бивуак, мы призвали к допросу проводника, но последний, как ловкий плут, начал клятвенно уверять, что на больших высотах у него «застилает глаза», и потому вдаль видеть он ничего не может.

Неудачный разъезд. Для обследования, сколько возможно, виденного озера решено было назавтра отправиться в разъезд. Поехал я сам с двумя казаками. Провизии мы взяли на трое суток, захватили также с собой и шубы на случай столь обыденной в Тибете непогоды. Всеми запасами была навьючена одна лошадь; три другие шли под верхом. До полудня мы сделали 17 верст вниз по долине левого берега Желтой реки; встретив хорошее, кормное для лошадей, местечко, остановились здесь на привал. Живо были расседланы лошади, стреножены и отпущены на траву; сами же мы собрали немного аргала, вскипятили на нем чай и вместе с тем хорошо закусили привезенной с собой бараниной. Затем, пока накормятся лошади, двое из нас задремали; один же оставался на карауле. Вскоре этот караульный разбудил меня и указал на двух медведей, спокойно прогуливавшихся в расстоянии от нас немного более версты. Сон мой как рукой сняло. Живо забросил я на плечи свой штуцер Express и вместе с казаком Телешовым отправился к заманчивым зверям. Придя на место, где они были, мы встретили, вместо двух, четырех медведей и, постреляв довольно по ним, убили самца и самку; другой самец, набежавший с испугу прямо на наш бивуак, был убит остававшимся там казаком. Таким образом мы добыли в коллекцию сразу трех редкостных тибетских медведей – Ursus lagomyiarius n. sp. Шерсть у них, несмотря на вторую половину мая, была еще превосходная.

Как на самой охоте, так и гораздо более при обдирании потом шкур мы провозились до наступления сумерок. Пришлось остаться ночевать на месте привала, но такая задержка оказалась к нашему благополучию.

После хорошей и теплой, в течение целого дня, погоды к вечеру заоблачнело, а когда совсем стемнело, неожиданно поднялась гроза (первая в нынешнем году) и притом с сильной метелью. Гром вскоре перестал, но метель, вместе с бурей от северо-запада, не унималась в течение целой ночи. К утру снег выпал на 1 фут глубиной; сугробы же намело в 2–3 фута. Я спал на войлоке в ложбинке, и меня совершенно занесло снегом. Под такой покрышкой было тепло, хотя и не совсем приятно, когда таявший от дыхания снег начинал пускать капли воды под бок, иногда и за шею. Казакам приходилось еще хуже, так как они поочередно караулили и сильно мерзли. С рассветом едва-едва могли мы развести огонь из запасенного с вечера аргала; напившись чаю, немного согрелись. Затем остались на том же месте ждать, пока уймется метель и можно будет с ближайших гор осмотреть и засечь буссолью, по крайней мере, ближайшие части озера. Однако метель не унималась, а наши лошади, простоявши на холоде без корма целую ночь, сильно озябли. Поэтому в 9 часов утра решено было ехать обратно. Но не на радость был для нас этот путь. Бедствовали мы еще целых пять часов: верховые лошади беспрестанно спотыкались, идя по глубокому снегу, прикрывшему бесчисленные норы пищух; по временам мы залезали в топкие болота, из которых едва назад выбирались; резкий северо-западный ветер со снегом бил прямо в лицо, самый же снег блестел нестерпимо; направление пути пришлось угадывать чутьем, ибо по сторонам ничего не было видно. Порядочно измученные, вернулись мы лишь к двум часам пополудни к своей стоянке. Здесь обогрелись и обсушились. Только несколько дней потом у меня и у обоих казаков болели глаза от нестерпимого снежного блеска.

Метель стихла лишь к вечеру, затем небо разъяснело, и к утру грянул мороз в 23 °C; на горах же, вероятно, еще более. И это случилось 20 мая под 35° с. ш. Весьма красноречивый факт для характеристики климата Тибетского нагорья! Весь следующий день зима вокруг нас была полная – все бело, ни одной проталины, санный путь отличный. Лишь к вечеру снег немного стаял на южных склонах гор. Итти вперед нечего было и думать, пока не сойдет снег, по крайней мере хотя в долинах. Между тем наши верблюды не ели уже двое суток, да и лошадям отпускалось лишь по три пригоршни ячменя на утреннюю и вечернюю дачи. Несладко приходилось теперь и зверям, в особенности антилопам оронго, которые, пробегая по обледенелому ночью снегу, резали себе в кровь ноги и, вероятно, легко доставались в добычу волкам. От холода и недостатка пищи погибло также много птиц, в особенности мелких пташек.

Местность к водоразделу Голубой реки. От котловины Одонь-тала местность далее к югу снова поднимается на абсолютную высоту, близкую к 15 тыс. футов. На этом плато по-прежнему всюду стоят невысокие (на глаз футов тысячу, чаще же и того менее над окрестностью) горы, то как попало набросанные, то вытянутые в небольшие хребты, имеющие в общем все-таки восточно-западное направление. Характер этих гор также прежний: отсутствие скал и крутых недоступных масс, луговые или совершенно оголенные пологие скаты и всюду удободоступность. Только в описываемом районе гораздо больше, нежели к северу от Одонь-тала, ручьев, речек и кочковатых болот, т. е. мото-шириков.[693] Эти последние залегают здесь всюду как по долинам, так и по горным склонам; летом, в период дождей, сплошь наполняются водой. Кроме того, на мото-шириках встречается множество маленьких луж и озерков. Происхождением они обязаны главным образом диким якам, которые своими могучими рогами копают болотистую почву частью для того, чтобы поваляться в