Я ехала в поезде со своими внуками Наташкой и Андрюшкой. Они возились на верхних полках, смеялись, сдергивали друг с друга одеяла. Они знали, что мы ехали на станцию Мостовую, вблизи которой в деревне Маслинки в далеком 1942 году погиб их дед. Представить то, что было за много лет до их рождения, они были не в состоянии. Малышами, приходя ко мне в гости, они долго рассматривали на портрете молодого, красивого мужчину с умными, проницательными глазами и недоуменно спрашивали: «А это кто?»
Услышав, что это их дедушка, недоверчиво отворачивались. Старшая, Наташка, такая же разумница, какой в детстве была ее мама Маша, уверенно говорила:
— Дедушки такими не бывают!
И вот мы едем на станцию Мостовую. В прошлом году я впервые узнала о ее существовании. Я искала деревню Маслинки, указанную в извещении. Но никто ничего о ней не мог сказать. Деревня Маслинки была сожжена в том же 1942 году. А станция Мостовая цела, и на ней один раз в сутки, в шесть часов утра, на две минуты останавливается рижский поезд.
Я вышла из купе и выглянула в открытое кем-то окно. Майский ветер развевал белые занавески. Мелькающие темные поля и леса были величественно спокойны. Я пыталась представить, как более тридцати лет назад по этой дороге шли наглухо закрытые товарные составы с бойцами и орудиями, спешили на помощь неведомой станции — Мостовой. В одном из вагонов сидел, опершись на винтовку, боец с серьезным бледным лицом и серыми глазами. Что он делал? Скорее всего, рассказывал молодым солдатам что-нибудь из прошлого. Он любил историю…
Ночь тихо скатывалась за зеленеющие весенние перелески. Мирно розовел восток. На высоком пригорке мелькнул первый обелиск на братской могиле, уставленной венками. «Вот оно, началось!» — подумала я. Сердце бурно метнулось и тут же замерло, будто кто-то властно зажал его в руке…
— Кто на Мостовую — приготовьтесь! — деловито-спокойно объявила проводница, но для меня словно гром прокатился от одного края небес до другого.
— Наташенька! Андрюшенька! — С внезапно подступившим к горлу комом я кинулась в купе.
Поезд отгромыхал вдали, а мы остались одни перед маленькой станцией Мостовой, сложенной из кирпича и покрашенной желтой краской. Она была окружена высокими деревьями и разросшимися кустами сирени. Чисто, тихо, и ни одного человека.
— Это здесь? — с тревожным недоумением спрашивает Наташа, заглядывая мне в лицо.
«Такой тихий, безлюдный уголок! Где же здесь могло быть сражение?» — говорят ее чистые, светлые глаза.
— Здесь, здесь! — утвердительно киваю я. — Эта станция восстановлена потом. Рельсов тут тоже не было. Все смело огнем. Понимаешь?
Мы стояли на железнодорожном полотне лицом к восходящему солнцу и спиной к высокому зеленому косогору, на котором вытянулись, как сказочные терема, веселые деревенские домики. Я только сейчас их заметила. У подножия косогора, привязанный к колышку, пасся рыжий с белым лбом теленок.
Пока ребята бегали его погладить, я старалась собраться с мыслями. Конечно, этой деревни не было, она отстроилась много позже вместо пяти сожженных, в том числе и Маслинок. По рассказам старых однополчан я знала, что в 42-м здесь, кроме развалин, на десятки километров ничего не осталось. Подъезда к станции тоже не было. Товарный состав, везущий воинов 4-й Московской Коммунистической дивизии, был разгружен в Великих Луках, и оттуда к занятой немцами станции Мостовой шли пешим маршем. Освободить станцию надо было во что бы то ни стало. От этого зависела судьба уже освобожденных пунктов. Шло продолжение великой битвы за Москву, начатое в декабре 41-го на Волоколамском шоссе.
Я смотрела туда, откуда поднималось солнце. Оно заливало прозрачным золотом огромное пространство, покрытое молодыми лесами, мелкими овражками и распаханными, тихо дымящимися полями. В просвечивающем розоватом тумане, как мираж, возникали тысячи занесенных мартовской метелью бойцов. Утопая по пояс в раскисшем снегу, с автоматами наперевес, они прошли многие десятки километров, чтобы выполнить свой долг.
В волнистой неверной дымке передо мной то появлялось, то пропадало, как бы растворяясь, лицо Андрея…
Война была еще в самом начале. Нам еще многого недоставало. Нужна ли была такая самоотверженность? Да! Несомненно!
Стоя на краю засеянного поля над разлившейся по-весеннему рекой Березой и видя детей, ласкающих бурого теленка на зеленом лугу, я хорошо понимала, что, не будь этой высокой жертвы, не было бы Победы!
В детстве меня поразил вид Бородинского поля с его неувядаемой исторической славой, вздымающимися ввысь гранитными памятниками. Но как мала была та война по сравнению с этой! О боях за станцию Мостовую мало кто знает. Не Курская дуга, не Сталинград! А между тем тут пало людей не многим меньше, чем в Бородинском сражении. Там, в далеком прошлом, на краю деревни Князьково был смертельно ранен любимый герой Андрей Болконский. Возле станции Мостовой в навеки исчезнувшей деревне Маслинки нашел свое Князьково московский учитель Андрей Михайлович Сербин. Весь его жизненный путь, начиная от бронзовых львов на Гоголевском бульваре в детстве, был неуклонно направлен сюда, к крошечной станции Мостовой, на которой раз в сутки на две минуты задерживается поезд…
— А теперь куда мы пойдем? — хором спросили Наташка и Андрюшка. Они уже отыгрались с теленком и стояли возле меня, зачарованные красотой розовой от солнца Березы и свежей голубизны мирного майского утра.
— Неужели тут можно было кого-то убивать? — удивилась Наташка.
— Отсюда вывезли десятки тонн осколков от снарядов. Я слышал, дядя один в поезде говорил! — с важностью ответил Андрюшка.
Мы медленно пошли вдоль полотна к западу, как шла когда-то 4-я Коммунистическая дивизия. И чем ближе подходили к темной группе деревьев над крутым изгибом реки, тем теснее прижимались ко мне и становились серьезнее мои внучата.
Братская могила открылась неожиданно и просто, будто вынырнула из воды: ровная, обсаженная цветущими вишнями и сиренью площадка, и на ней — белая фигура коленопреклоненного воина…
Повсюду лежали и стояли в банках цветы. Люди приходили раньше нас. Но сейчас мы одни. Я, Он и наши внуки.
«Жизнь бесконечна!» — говорил он весной 41-го, стоя у любимых бронзовых львов на Гоголевском бульваре.
— Да, ты прав, Андрей! Она продолжается благодаря тебе и тем, кто лежит рядом с тобой! — прошептала я и встала на колени.
…Внизу от нового леспромхозовского поселка по извилистому шоссе двигалась огромная колонна людей с венками и цветами. Впереди со знаменем, горном и барабаном шла пионерская дружина. А сзади подходили жители деревни. Люди шли отовсюду — из леса, с поля, с реки.
«Да, — подумала я, — если жизнь человека отдана за самое высокое в мире — за счастье и свободу Родины — он все равно герой. И пусть это был его единственный бой за мало кому известную станцию Мостовую, он сложил свою голову здесь!»
«Жизнь бесконечна!» — повторяла я, и это просто было проверить. Стоило лишь заглянуть в тревожные и серьезные глаза моих внуков — чистые, серые, дедовские глаза!
