В этом состоял подтекст реплики раби Гилеля. Но спрашивается: зачем ему нужно было сообщать об этом черепу (читай, душе бывшего правителя Египта)? Что толку несчастному знать точную причину его мучений? Какой смысл ему, неприкаянному, недоискупившему свой грех, в том, что ему еще раз на него указали? Не жестоко ли это? И не является ли, в таком случае, обращение мудреца к черепу просто- напросто издевкой или снисходительным морализаторством?
Конечно, это не так. На самом деле, разговор с черепом был со стороны раби Гилеля проявлением самого настоящего милосердия. Он приложил все силы, для того чтобы помочь страждущей душе возвыситься над ее сегодняшним скорбным уделом. И сделал это он весьма умело.
Если фараону не хватило для полного искупления своей вины какой-то личной заслуги, то ему нужно было посодействовать в ее приобретении. Как? Например, сделать его причиной открытия в Торе, что может весить на чаше Небесных весов очень и очень много.
Раби Гилель вгляделся в череп, понял что-то важное и высказал это вслух, знаменуя новую веху в изучении еврейской мудрости. Заслуга за прозрение мудреца была приписана фараону, вдохновившему его на свежую мысль, и, тем самым, душа мученика, наконец-то, была искуплена. Осталось только понять, что же такого нового и уникального было в реплике раби? Чем его сентенция отличалась от простой констатации уже и так хорошо известного правила «мера за меру»?
Во-первых, сам факт разговора с черепом был важным поучением для всех евреев. Он нес в себе рекомендацию никогда не игнорировать явления, которые открываются человеку. Если он что-то увидел или услышал, это не просто так. Не для того, чтобы отмахнуться и пройти мимо, но для того, чтобы вмешаться и помочь тому, кто в этом нуждается. И что бы это ни было плачущий ребенок, с трудом бредущий инвалид или плывущий череп – если ты это заметил, это верный признак, что именно тебе нужно остановиться и подать руку в прямом или переносном смысле.
И в этом смысле логично выглядит второй возможный вариант перевода одного из словосочетаний в нашем отрывке из «Пиркей Авот». Дело в том, что «сказал он (раби) ему (черепу)» можно перевести с иврита и так: «сказал он для (ради) него». То есть в самой мишне уже намекается, что монолог раби Гилеля был обращен не столько даже к душе фараона, но, скорее, к евреям ради души фараона.
И тогда очень красиво укладывается в эту общую схему последняя фраза раби Гилеля. Мы не увидели в ней ничего странного и не внесли это в наш первоначальный список из семи вопросов, так как не знали, что череп принадлежал когда-то египетскому фараону. Но теперь, когда мы это уже знаем, невозможно не поразиться: что означает обещание мудреца, что утопившие этого человека тоже будут утоплены? Это звучит абсурдно, ибо убийцы фараона жили приблизительно за полторы тысячи лет до раби Гилеля. Тогда причем тут будущее время?
На самом деле, фразу раби можно разбить на две смысловые части. «За то, что ты топил, тебя утопили» – это обращение к черепу. «И, в конце концов, топившие тебя будут утоплены» – это уже обращение к еврейскому народу. Оно означало, что ему, многострадальному, нельзя отчаиваться и роптать на безнаказанность своих жестоких преследователей – антисемитов всех рангов и мастей.
Кто бы когда бы ни «топил», а также разил, вешал, душил и всеми прочими способами мучил и уничтожал евреев – они будут «утоплены» или наказаны другим, соответствующим образом.
Тем самым раби Гилель давал надежду своим братьям и всем их потомкам на избавление от гонителей и на отмщение за страдания, причиненные ими.
А теперь зададимся последним вопросом. Почему все-таки плывущий череп был явлен именно раби Гилелю, а не какому-нибудь другому еврейскому мудрецу?
Ответ, как всегда, в области теории реинкарнации. И она гласит, что именно тот, кто был главным антагонистом фараона при его жизни, может искупить его страдания после смерти.
Фараон ненавидел спасителя евреев – Моше. Душа Моше в очередной раз воплотилась в теле раби Гилеля, который именно благодаря этому, увидев однажды плывущий по воде череп, узнал его, простил, посочувствовал и помог окончательно исправиться.
Кстати, на то, что у Моше и раби Гилеля была общая душа, указывает целый ряд особых совпадений в их биографиях.
1. Они оба прожили по 120 лет.
2. Годы жизни каждого из них четко делятся на три периода: каждый по 40 лет.
3. Первые 40 лет они оба прожили как бы в отрыве, вдалеке от Торы и заповедей. Моше провел их во дворце фараона. Раби Гилель провел их в Вавилоне.
4. Второе сорокалетие они оба провели в подготовке к будущей великой деятельности. Моше все это время жил в Мидьяне у своего тестя Итро и набирался мудрости в преддверие своей миссии спасителя. Раби Гилель с 40 до 80 лет учил Тору у мудрецов земли Израиля.
5. Последние 40 лет они оба возглавляли еврейский народ.
Так была заполнена еще одна доблестная страница в истории странствий души Моше по нашему миру.
Глава 13. Что лучше: молодость или старость?
Уже коснувшись в прошлой главе биографии одного из еврейских мудрецов, поговорим сейчас еще об одном. На этот раз речь пойдет о раби Элазаре сыне Азарьи[56]. И начнем мы с одной истории, описанной в Пасхальной Агаде[57], которую все уважающие традицию евреи от корки до корки прочитывают в ночь Седера[58].
Прочитывают, но не всегда до конца понимают смысл отдельных ее отрывков, как, например, и этого: «
Если мы вглядимся в начало высказывания раби Элазара, невозможно не изумиться употребленному им словесному обороту. Что значит: «Хоть я и как семидесятилетний»? На что намекает это «как»? И сколько лет было этому мудрецу на самом деле?
Будьте уверены, что далеко не семьдесят. Если точнее, почти в четыре раза меньше. А если совсем точно, то восемнадцать. И тем более странно, что он сравнил себя с семидесятилетним.
А дело было так. В то время, а речь идет про период вскоре после разрушения второго Иерусалимского Храма[60], главою израильских мудрецов был рабан Гамлиэль[61]. Несмотря на свою великую мудрость, он отличался крутым нравом, что не всегда нравилось его товарищам[62]. И однажды, когда он, по их мнению, проявил излишнюю суровость по отношению к одному из них, причем, к самому уважаемому, они взбунтовались. Рабана Гамлиэля остранили от руководства, а его высокий пост решили предложить другому.
Поначалу думали, что этим другим будет тот самый уважаемый мудрец, который больше всего пострадал от обращения рабана Гамлиэля. Но от этого мнения пришлось отказаться, ибо тогда складывалось бы впечатление, что разразившийся скандал – провокация обиженного раби с целью завладения высоким постом. И хотя это было совсем не так, еврейские мудрецы не могли позволить, чтобы таковой была пусть даже только кажущаяся видимость. Поэтому нужно было придумать другой вариант.
После обсуждения все остановились на самой подходящей кандидатуре – на человеке блестящих знаний, блестящего же происхождения и прекрасной души. Это был раби Элазар бен Азарья. Но его самого предложение товарищей очень смутило. Ведь ему было всего восемнадцать лет. И хотя знаниями и талантом он превосходил даже многих пожилых мудрецов, ему казалось странным, как это он, практически юнец, будет руководить седовласыми и опытными авторитетами.
Но перед тем как решить, принять ли предложенную ему честь или отказаться от нее, раби Элазар объявил мудрецам, что должен посоветоваться с женой. Ей в ту пору было всего четырнадцать лет, но, выслушав рассказ мужа, она не замедлила со своим мнением о происходящем. Она сказала ему: «Как же ты можешь согласиться на эту должность, если у тебя даже нет седых волос?»
Эти слова могут показаться наивными, даже совсем детскими, но раби Элазар почему-то воспринял их очень серьезно и ответствовал: «Ты права, завтра пойду и откажусь».
С его стороны это не было лишь проявлением любви и уважения к наивной супруге. Он, действительно,
