предложении подняться чуть повыше и занять его место, — то попал бы скорее всего на Кэти, но никак не на Роба и не на Джорджа, своего куратора. Уж лучше не рисковать. Дело терпит. Он еще не знал, когда они соберутся на совещание и будет ли случившегося достаточно для того, чтобы принять решение о продолжении операции. Не мог он гарантировать и того, что назначение расширит его возможности.
Он устал, вымотался и ничего не чувствовал. Саймон Роулингс поступил с ним по-человечески и ничем не заслужил такого отношения, предательства и обмана. Но что поделаешь, если мир, в котором живешь, требует этого. Здесь используется все, каждый человек. Отношения здесь не учитываются.
Этот вопрос уже задавали ему на собеседовании.
— Скажем прямо, Джонни, пусть это и прозвучит грубовато, надеюсь, коллеги простят мне эту вульгарность. Поработав с объектом, вы проникнитесь к нему симпатией, привыкнете к его окружению, начнете видеть в людях лучшие стороны, но ваше задание останется прежним: поломать им всем жизнь, обмануть их и уйти со сцены. Справитесь? Сил хватит?
В группе, проводившей собеседование, их было трое: суперинтендант из отдела убийств — он-то и задал этот вопрос, дивизионный коммандер, женщина в накрахмаленной блузке и идеально отглаженной форме, и психолог, средних лет мужчина с пронзительным взглядом, наблюдавший и ничего не говоривший.
— Я буду в первую очередь полицейским, — ответил Джонни. — Мой долг в таковом качестве состоит в том, чтобы получить доказательства преступной деятельности. Для меня это — на первом месте. Я сделаю свою работу.
Друг в Бристоле, человек постарше и поопытней, советовал не распространяться, отвечать коротко и по делу, не терять бдительности и выказывать искренность и честность, демонстрировать уверенность и твердость.
— Вы сможете жить в изоляции? — спросила женщина. — Сумеете выдержать в ситуации, где все — ложь? Вам придется полагаться только на себя и существовать в постоянном обмане. Поверьте, это нелегко.
Джонни до сих пор помнил свои ответы.
— В детстве мне не приходилось рассчитывать на компанию. Предоставленный самому себе, я обходился своими силами. Мне не требовался кто-то еще, чтобы пожаловаться на жизнь, поплакаться кому-то в жилетку. Я не был дома с тех пор, как ушел из него и поступил на службу. Я два месяца провалялся в госпитале, инвалидом, и никто не навестил меня. Я не боюсь одиночества. — Собеседование закончилось быстро, всего лишь девяносто две минуты, тогда как у других оно растягивалось до трех часов. Он все сделал правильно и произвел нужное впечатление. Джонни не сомневался, что его приняли.
Запомнилось и напутствие суперинтенданта из отдела убийств, который подался вперед и негромко сказал:
— Ты сможешь позаботиться о себе. Но мы всегда будем рядом. Для нас безопасность наших людей — самое главное. Мы просим их, приняв во внимание реальности, подвергнуть себя риску и обречь себя на не очень приятную жизнь. Но если ситуация обострится, играть в героев не нужно. Человек важнее задания, и мы ждем от своих, что они не станут рисковать сверх меры, а вовремя уйдут со сцены.
Джонни Кэррик поднялся по ступенькам дома, комнату в котором снял за две недели до поступления к Гольдману.
Он открыл дверь, подобрал письма и пошел наверх. Там, на втором этаже, его ждала обставленная самым необходимым комната, ставшая его домом. Комната, где он был один и где не нужно было лгать.
ГЛАВА 4
10 апреля 2008
Может быть, из-за случившихся накануне перемен Кэррика в то утро не отпускало ощущение, что наблюдают за ним пристальнее и внимательнее, чем обычно.
— Чем глубже проникаешь в организацию, чем шире открывается перед тобой дверь, тем больше к тебе внимания. — Так говорил инструктор на курсах подготовки. — Естественное подозрение, которое люди питают к постороннему, тем более иностранцу, полностью подавить нельзя. Каждый шаг вверх означает, что тебе нужно быть еще осторожнее.
— В самом начале курсов они проводили ролевую игру: испытуемому предлагалось купить сильнодействующий наркотик, обменять фальшивые деньги, напиться, после чего его подвергали допросу, проверяя психологическую устойчивость в условиях стресса.
Переднюю дверь открыл Григорий. Кэррика оглядели, словно он был куском мяса на сковородке. Ни привета, ни приглашения войти. Может быть, Григорий почувствовал в нем конкурента, потенциального претендента на его место? Кэррик радушно улыбнулся, но и этот жест остался без ответа. Выглядело это несколько странно: трудно поверить в опасность, когда с лестницы доносятся веселые детские крики, а из кухни тянет свежесваренным кофе. Он спустился в дежурку.
— Ты считаешь, что справишься и с изоляцией, и с необходимостью постоянно лгать и все время быть начеку, но никакой гарантии никто из нас дать не может, — говорил инструктор. — Ролевые игры — дело хорошее, но реальную ситуацию они заменить не могут. Если почувствуешь, что срываешься, что вот- вот можешь расколоться, бросай все и уходи. Не разыгрывай из себя героя, мачо. Не считай, что это провал. Если ты не выдержал под прессом, это не значит, что ты слабак.
Его лишали сна и допрашивали с применением особой техники избиения, когда на теле почти не остается следов. Его учили ставить маячки и «жучки». Семь его товарищей осилили весь курс, но двое провалились и ушли. Больше о них не вспоминали. Кэррик зарекомендовал себя хорошо, подтвердив все то, что сказал на собеседовании и после, когда дал обещание себе самому, что не дрогнет ни под прессом, ни под стрессом.
Зазвонил телефон.
Виктор вызывал наверх. Григорий проводил его непроницаемым взглядом до самой двери. На инструктаже говорили, что эти двое, Григорий и Виктор, из какой-то Перми, что оба бывшие офицеры какой-то спецслужбы и уже давно связаны с семьей Гольдманов, при которой выполняют обязанности телохранителей.
Виктор встретил его на втором этаже. Жесткий взгляд в упор. И ни слова. Впрочем, Кэррику хватило и взгляда, который ясно передал мысленный посыл: что бы ты ни делал в этом доме раньше, доверия к тебе пока нет. Интересно, подумал вдруг Джонни, какое у Виктора любимое оружие? Пистолет? Вряд ли, слишком чисто. Скорее кирка. Или дрель. Или кусачки. Вот это его бы порадовало. Он снова улыбнулся, изображая из себя открытого, прямодушного, но не глупого парня, незаметного, как стул или диван. Виктору, конечно, жутко не нравилось присутствие в доме чужака, но сам он говорил на английском плохо, а Григорий и того хуже. Семье же требовался человек не только надежный, но и разбирающийся в обстановке: знаках, картах, правилах и…
Виктор не среагировал на улыбку.
— Вызывали?
Русский ткнул пальцем в дверь.
— Мистер Гольдман ждет тебя.
Джонни прошел в гостиную. Сверху все еще доносились крики детей, но кричали они на русском, и в них не было ничего настораживающего. Будь он настоящим телохранителем и шофером русского эмигранта, чистого с точки зрения закона, семья ему, наверно, даже нравилась бы. По крайней мере жаловаться было не на что. Но Джонни видел документы, читал материалы и потому жил в доме под маской.
В гостиной никого не было, но едва Джонни сделал пару шагов, как дверь, за которой помещался небольшой кабинет, распахнулась, и Босс вышел ему навстречу с двумя билетами — кажется, на самолет —
