представил, как они тихо переговариваются, обсуждают те или иные детали, как возникают и крепнут связи, определяющие необходимый уровень эффективного сотрудничества. Для Лоусона эти связи никакого значения не имели, но Люку вопросы не давали покоя. Наконец, он выбрал с чего начать.
Как там сказал директор?
И что ответил Лоусон?
— Можно задать вопрос, мистер Лоусон?
Старик оторвал глаза от сканворда на последней странице газеты.
— Да, если это относится к делу.
Вопросов хватало. Почему они не воспользовались помощью дружественных спецслужб? На какой фактической базе построена операция? К чему такая спешка и как можно работать при отсутствии плана? Вместо этого он спросил:
— Кто он? Думаю, у меня есть право знать. Послушать, так он вроде оракула, вознесенного на пьедестал вами и директором. Кто такой Клипер?
Глядя в ясные глаза, он представил, как там включился некий механизм и пришли в движение маленькие колесики. Что рассказать? И рассказать ли вообще что-то? И вдруг лицо смягчилось, как будто Лоусон забылся и перестал быть собой. Лицевые мышцы расслабились, челюсть утратила свою обычную агрессивность, на губах появилась улыбка.
— Он из ЦРУ. Его звали Клипер Рид. Был резидентом в Берлине, отвечал за Центральную Европу.
— Каким он был?
— Крупным, сегодня его назвали бы толстым, и высоким. Густая шевелюра, которую он скрывал под мягкой фетровой шляпой. Курил сигары. И голос… Мог и шептать чуть слышно, и реветь, как сирена. Его хорошо знали в семидесятые и…
— Как он попал на пьедестал?
Шофер свернул к аэропорту.
— Не перебивайте. Просто слушайте. Это дети перебивают, чтобы услышать собственный голос. Он обеспечивал прикрытие под видом продавца запчастей для чехословацких тракторов. Мог достать все, что угодно для румын, болгар, поляков или немцев из ГДР, когда в их тракторном парке возникали проблемы. Мы так и не узнали точно, как он получил тот контракт, но ему это удалось. Вы не представляете, сколько колхозов с неисправными тракторами находилось поблизости от взлетно-посадочных полос советских бомбардировщиков и перехватчиков, и какие виды на военно-морские базы открывались из обычных прибалтийских ферм. Почти десять лет он ездил по этим странам с чиновниками министерства сельского хозяйства или министерства экономического развития, которые ели из его рук. Вы бы поинтересовались историей ведомства, в котором работаете, мне бы и рассказывать не пришлось. Он мог подкупить любого агента, у него был нюх на людей. Понятно? Он чувствовал слабость каждого и знал, как ее использовать. Это позволяло ему предсказывать действия противника и играть на опережение тогда, когда другие пасовали. Мне выпала честь работать с Клипером Ридом, и Петтигрю был моим подчиненным целых девять месяцев. Слово «икона» слишком затерто в наше время, но Клипер Рид был настоящей иконой. Он был лучшим разведчиком своего времени.
— И он передал вам завет мудрости, которого вы и придерживаетесь.
Он произнес это с утвердительной интонацией.
— Вы не понимаете, поэтому и саркастичны. В наше с Клипером время не было компьютеров, на которые вы так полагаетесь, не было Интернета, электронной обработки. В наше время люди не боялись запачкаться. Они умели ходить по краю. Теперь вам понятно, кто такой Клипер?
Люк Дэвис поджал губы, посмотрел на него тяжелым взглядом и, как ему показалось, проник под маску Старого Доброго Времени — тех проклятых, давно ушедших дней.
— Вы не договорили. Что с ним случилось?
— Провалился, конечно. Это неизбежно. Убрался из Будапешта за двенадцать часов до предполагаемого ареста и перешел через австрийскую границу, что само по себе уже невероятно. Вечно это продолжаться не могло, но он продержался долго.
— А потом отмечал свой успех в Берлине?
— Да, немного…
Дэвис перебил его.
— А как же агенты? Они-то остались? Что было с ними? Расскажите. Их арестовывали, пытали, сажали в тюрьму, расстреливали?
Со взлетно-посадочной полосы долетел рев самолета. Они въехали в туннель аэропорта Хитроу и как будто окунулись в неживой желтоватый свет.
Добродушие испарилось, лицо окаменело, во взгляде проступила холодная жесткость, и подбородок снова выдвинулся вперед.
— Они были агентами. Добровольцами. Сами выбирали себе дорогу. Жизнь агента коротка. Если повезет — несколько месяцев, не повезет — пара недель. Агент не протянет долго, если его посылают в самую гущу событий. Вам еще многому надо научиться. Они сгорают.
Кэррика подбросило и тряхнуло. Салон содрогнулся. Он вспомнил посадки в Басре — транспортный самолет заходил по крутой спирали, выравнивался и жестко садился. Но сейчас они были в Берлине, а не на войне.
Он повернулся к Иосифу Гольдману и вежливо улыбнулся, как бы желая сказать, что он все понимает и сочувствует. Одной рукой Босс вцепился ему в рукав, а другой — в рукав Виктора; лицо побледнело и блестело от пота. В подготовленном Кэти досье говорилось, что его Босс — главный игрок в большой международной игре. Он отмывал деньги для русских мафиозных группировок — как, впрочем, и для других. Теперь им заинтересовалась контрразведка, занимавшаяся вопросами национальной безопасности. И этот человек до смерти боялся летать. Его трясло, когда самолет попадал в воздушные ямы. Кэррику был неведом этот страх: он мог выпрыгнуть с парашютом из самолета или с воздушного шара с высоты восьми сотен футов. Если он чего и боялся, так это остаться в одиночестве.
Виктор сбросил руку Иосифа Гольдмана со своего рукава, а Кэррик оставил. Весь полет Босс просидел между ними.
Они прошли таможню и паспортный контроль. Паспорт Иосифа Гольдмана был на другое имя, но с его фотографией.
Кэррик не знал, где группа поддержки. Они с Виктором несли свои сумки, а Иосиф Гольдман — свою. Кэррик сказал, что так надо для того, чтобы телохранители имели свободу действий, если понадобится.
Их встречал крепкий, плотный здоровяк. Он обнял Виктора. На улице ждал «мерседес». Кэррик думал о том, как перевернулась его жизнь, как люди, с которыми он работал, развернулись и ушли, даже не попрощавшись с ним.
Их повезли в Берлин. Кэррик старался играть свою роль, роль телохранителя, но в какой-то момент поймал себя на том, что взгляд его просто скользит по улицам незнакомого города.
ГЛАВА 7
11 апреля 2008
Кэррик вышел из машины первым. Начиналась рутина. Машина остановилась, появился швейцар, а он уже стоял на тротуаре и внимательно осматривался. Основания для осторожности были. Как мог промахнуться тот урод с такого близкого расстояния? Ладно, события вчерашнего дня можно разобрать в другой раз, а сейчас важно сосредоточиться на работе. Он стоял чуть сбоку от дверцы автомобиля.
Ни ползущих медленно машин, ни подозрительных типов — ничего необычного или
