ренькал к калитке и с удивлением обнаружил возле нее крупного самца, который издал серию низких, гортанных и совершенно бессмысленных вокализаций, а затем нахлобучил бедняге на голову пустое пластмассовое ведро и принялся что есть мочи охаживать его задней лапой по яйцам.
Экзекуцию прервали Ник и Уильям, самые старшие из старших подростков, — они давно взяли на себя обязанность утихомиривать буйных пациентов вожака. Самцы скрутили Саймона, оттащили в комнату, разбудили Буснера и вернулись обратно к калитке слезно умолять почтальона не вызывать полицию (на всякий случай они готовились и силу применить). Но даже когда к ним присоединился сам именитый психиатр, ему потребовалось немало времени, чтобы успокоить пострадавшего.
Второй случай был связан с вазами, которые Саймон стащил с полагающихся им мест и спрятал у себя в гнездальне. У Буснеров столько всего стояло по дому, что никто и не заметил пропажи, пока, через пару дней после эпизода с почтальоном, украденное неожиданно не обрушилось на головы старших подростков, резвившихся в саду.
— «Ууууаааа! Ууууаааа!» — завопил Саймон и начал швырять в веселящихся обезьян всем, что успел собрать, — тонкими вазами из синего стекла, пузатыми глиняными горшками и прочим. Попасть он ни в кого не попал, но разлетевшиеся осколки ранили кое-кого из присутствовавших, в частности Шарлотту.
Этого старый вожак не мог стерпеть. Он пулей влетел в комнату для гостей, куда ретировался Саймон, и устроил ему образцово-показательное лечебное избиение. Шарлотта и пальцем о палец не ударила, но Буснер счел своим долгом предложить ей отправить Саймона обратно в больницу:
— «Уч-уч» должен призначиться, похоже, ты оказалась права, дорогая моя, наш приятель совсем с ума сошел, я начинаю сомневаться, что он может вернуться к нормальной жизни…
— Но Зак, сладчайшая задница моя, ты ведь показывал, что тебе кажется, будто вы с ним куда-то продвинулись «хуууу»?
— Да, в целом понемногу…
— В таком случае пусть остается — мы обязаны ему помочь.
— Да-да, мы обязаны ему помочь «rpyyннн»! — поддакнули Мери и Николя, соответственно восьмая и девятая самки, — в тот день как раз подошла их очередь спать в гнезде психоаналитика-радикала.
И правда, прогресс был наморду. Саймон оказался не прочь гулять и окунаться в реальный мир, но после каждой экскурсии чувствовал себя очень ослабленным и на время замыкался в себе. Д-р Джейн Боуэн самоотверженно колдовала над своим расписанием и старалась навещать дом на Редингтон-Роуд каждую свободную минуту. Из всех «надсмотрщиков» именно к ней Саймон относился с наибольшей симпатией — она вела себя деликатнее и реже прибегала к лапоприкладству, чем большая обезьяна.
Боуэн регулярно брала Саймона на прогулки в парк и лес Хит, обычно ранним утром или поздним вечером. Под сенью деревьев она уговаривала Саймона качаться на ветках и передвигаться на четырех лапах. Порой вылазки оказывались успешными, порой кончались истерическими припадками — когда на глаза Саймону попадала часть длиннющей колонны гомосексуалистов, занятых групповым сексом. Саймон не понимал, что он видит, а видеть это ему приходилось частенько — голубые давно облюбовали заросли, что пониже пивной «Замок Джека Стро».[110]
Боуэн всегда брала с собой на прогулки камеру и снимала своего подопечного, со всей возможной строгостью следуя научным методам, разработанным антропологами, изучавшими людей в африканском буше. Она все больше убеждалась, что состояние Саймона представляет собой весьма четко структурированный синдром, описание которого может дать материал для солидной статьи.
Кроме того, Саймон наконец перебрался в гостевую гнездальню — правда, не без принуждения. Когда Буснер потребовал объяснить, чем ему так не нравится гостевая, Саймон ткнул пальцем в милую прерафаэлитскую картину на стене. На ней выползала из воды прекрасная юная самка, стройная, немного болезненного вида, одетая в намозольник от Уильяма Морриса, украшенный лилиями. Саймон презрительно взмахнул лапой:
— Это не искусство, это сраная, вонючая карикатура.
Буснер кивнул и заменил изображение самки на абстракцию.
После поездки в зоопарк Буснер велел Прыгуну собрать как можно больше материалов о людях и других шимпанзеобразных обезьянах.
— Неси все, что сможешь достать, — инструктировал предателя именитый психиатр, — работы по теоретической антропологии, описания полевых исследований, художественную литературу, где есть персонажи-люди…
— «Хуууу» и фильмы тоже, босс?
— Конечно, кинофильмы, телепередачи, документальные ленты, фотографии — все, что есть. Кстати, нам давно пора завести нормальный компьютер — вот тебе еще задание, подключи нас к этой, как ее, Всемирной «уч-уч» паутине, я уверен, новейшие исследования по людям опубликованы в электронной форме. Я хочу иметь перед собой весь доступный материал, буду в нем копаться. К тому же, думаю, Дайкс не откажется принять участие в таком нелепом исследовании, вот нам и лишняя возможность сблизиться по-настоящему.
Делать нечего — Прыгун, на чем свет стоит понося Буснера за сие надругательство над его интеллектом, отправился в лондонские библиотеки и архивы и зарылся в виртуальное пространство. Однако при всем своем отвращении к именитому психиатру и его пациенту, пятый самец был искренне удивлен, обнаружив, какую прорву интереснейшего материала по людям успело за века породить шимпанзечество.
Прыгун доставил боссу классическую работу Роберта Йеркса[111] 1927 года, озаглавленную попросту «Люди», — первое настоящее полевое исследование повадок дикого человека. Прыгун купил все книги Джейн Гудолл о диких людях Гомбе. Прыгун дополз до магазина «Видеосити» у Ноттинг-Хилл-Гейт, купил все четыре фильма из знаменитой серии про космический полет на планету людей и установил в комнате у экс-художника видеомагнитофон и телевизор, чтобы Буснер и Дайкс могли вместе смотреть их, отдыхая от работы.
Прыгун добыл и более труднодоступные тексты — факсимильное издание классической (1699 года!) работы Эдварда Тайсона[112] «Орангутан, или Pongis Silvestris [ «Лесная обезьяна». —
Острый интерес Саймона к тексту Тайсона был тем более примечателен, что именно со страниц этой старинной работы человек сделал своей первый шаг в западное сознание. Иные критики не стесняясь ставили Тайсона вровень с Везалием[114] и Дарвином.[115] Так или иначе, в своей «цепи творения» Тайсон поместил человека выше готтентотов, тем самым возведя его в ранг полноправного шимпанзе, — однако по достоинству поступок ученого оценили далеко не сразу. Потребовались долгие пятьдесят лет и миф о «благородном дикаре», прежде чем человек стал главной уликой в великом процессе «анатомисты против августйнианцев», который продолжался весь восемнадцатый век.
Буснер, восхитившись страстью, с какой Саймон погрузился в Тайсона, решил не отставать от подопечного и немедленно известил попечительский совет больницы «Хит-Хоспитал», что работает над исключительно важным и интересным случаем.
— Покажу вам по секрету, — настучал он как-то раз по спине Арчера, директора больницы, когда они в столовой чистили друг другу задницы, — мой новый пациент, которого я «чапп-чапп» увел у Уотли из «Чаринг-Кросс», может оказаться самым настоящим открытием. Один-единственный Дайкс с его
