Кузьма горяч. Ему скажи о своих сомнениях — он и понесет»…
Но майор Ефимков «нес» и без того, даже не будучи убежденным, что командир полка мыслит с ним одинаково.
— Разве это тактически зрелое решение? А? — говорил он опешившему от неожиданности Цыганкову, сидя в его кабинете. — Слушай, замполит, я же правду говорю. Кому нужна одна атака, после которой наши ребятишки рассыплются, как горох, а соберутся, когда бомберы уже покидают бомбы на Черный стан? Я же не спорю. При хорошей видимости массированный удар — это вещь. А когда тебя облака к земле прижмут, такой метод — одна филькина грамота, типун им на язык!
— Кому им? — настораживаясь, переспросил Григорий.
— Им… Шиханским, — со злостью выпалил майор, — любителям порисоваться перед инспектирующими генералами.
— Послушайте, Кузьма Петрович, — строго перебил Цыганков, — не советую вам пропагандировать такие вещи среди летного состава. Полковник Шиханский исполняет обязанности командира дивизии, а вы позволяете себе обсуждать его действия.
— …Обсуждать его действия… пропагандировать, — проворчал Кузьма, — эх, Гришенька, брось ты эти штампованные слова. Ими можешь в докладе пользоваться да в протоколах, а не в дружеской беседе. Ты же политработник, глаза и уши нашей партии. Я к тебе с душой нараспашку пришел. Значит, выслушай, а потом и суди. Еще не было такого, чтобы Кузьма Ефимков отказывался выполнять приказ старшего начальника. Но приказа официального пока нет. Есть только пожелание Шиханского. Против кого я иду? Против двух-трех штабных консерваторов, да и только. А разве Суворов или Ушаков, великие полководцы, против консерваторов не шли?!
— Время тогда было немножко другое.
— Другое, говоришь! А в наши дни что — везде тишь да гладь и никакого консерватизма в нашем военном деле? Мы, офицеры, разве не должны возражать против консерватизма? Нет, спорить должны!
— С кем? Со старшим начальством?
— Значит, по-твоему, нельзя? — часто задышал Кузьма. — Открывай неверным методам дорогу только потому, что их насаждает один из старших. А, по-моему, нет! По-моему, борись, истины добивайся! Разве при сильной облачности принесет успех атака целым полком? Это лишь догматики из штаба могут утверждать. Те, что давно в воздух не поднимались. Им важно блеснуть. Дескать, смотрите, товарищ инспектор, какая хорошая в полку у Мочалова слетанность. А мы своих летунов не к парадам, а к боям готовить должны. А? Мы живем в реактивный век. Какая скорость у твоего истребителя, а? Больше тысячи в час. То-то же! Машина на уровне, значит, и мы должны быть на уровне. Другие методы боя нужно искать, чтобы самолету за нас стыдно не было!
Цыганков весело посмотрел на Ефимкова и встал.
— Что же вы предлагаете, Кузьма Петрович, практически?
— Разработать другой, более эффективный, как выражаются наши штабисты, метод атаки по колонне бомбардировщиков. Хочешь, поделюсь своими планами?
— Давай.
— Тогда пошли ко мне.
…Был глубокий вечер, когда Кузьма вошел в кабинет командира полка, подтянутый, сияющий, с большим листом ватмана, свернутым в трубку.
— Принес, товарищ командир, — сказал он торжественно и развернул скатку.
— Что такое, Кузьма Петрович? — спросил подполковник, отрываясь от пачки приказов, принесенных начальником строевой части.
— План и схема атак на учении.
— А-а. Очень хорошо.
Сергей осторожно развернул трубочку ватмана, и лицо его засветилось удивлением. В первые секунды он не знал, что делать — радоваться или осуждать друга. На бумаге был изображен метод отражения массированного налета «вражеских» бомбардировщиков. Мелко лепились друг к другу старательно вычерченные силуэты самолетов: побольше, с двумя выступами турбин впереди крыльев — бомбардировщики, поменьше — истребители. На четырех участках маршрута были нарисованы точки встречи истребителей с колонной бомбардировщиков. Во всех четырех случаях удар наносился мелкими группами истребителей, вылетавшими с аэродрома, в разное время и с разными курсами. Сергей вспомнил, что всего час назад полковник Шиханский сказал ему по телефону: «Удар по бомбардировщикам готовьте самостоятельно. Я укажу лишь время и рубежи атаки. Но думаю, вы нанесете массированный удар всем полком. Я на вас рассчитываю, Мочалов: вы — культурный исполнитель». Он так и сказал: «культурный исполнитель», и это особенно покоробило Сергея. Теперь перед ним лежал чертеж, четко и безукоризненно воплотивший решение, опровергающее все ожидания и предположения Шиханского.
— Ку-зьма! — вскочив, закричал Мочалов, — Кузьма! Да ведь это же творчество. Самое смелое настоящее командирское творчество.
Толстая нижняя губа Ефимкова добродушно зашевелилась в улыбке:
— Одобряете, товарищ командир? Всерьез одобряете?
Но Сергей вдруг помрачнел.
— Эх, Кузьма Петрович. Ты как будто мысли мои прочитал. И я мечтал об атаке мелкими группами. Но мое одобрение — это еще не исполнение. Если я доложу полковнику Шиханскому о твоем замысле, он прикажет этот чертеж в порошок стереть или сжечь и пепла не оставлять.
Ефимков смотрел на Мочалова ясными веселыми глазами, пощипывая на верхней губе шершавую щетинку.
— А зачем докладывать? Зачем докладывать, Сергей Степанович. Разве полковник отдавал официальное приказание атаковать бомбардировщиков строем всего полка? Нет. Он лишь пожелание такое высказал. А задачу мы обязаны самостоятельно решать. Верно?
— Верно, Кузя. — откликнулся Мочалов. Легкие складки взбороздили лоб Сергея, густые брови сдвинулись у переносья. Но вдруг он улыбнулся беспечно и широко:
— Эх, Кузьма Петрович! А, давай, была не была, по этой схеме действовать. И баста!
— Правильно, Сергей, — загудел Ефимков, — узнаю тебя. Чего же мешкать? Увидишь, как удачно все у нас получится. Когда проявят пленки фотокинопулеметов, у наших ребят сбитых бомберов в два раза больше окажется, чем у кравцовского полка. А там и Шиханский признает наш успех. Одним словом, победителей не судят.
Мочалов засмеялся:
— Вот об этом рано говорить. Не таков у нас полковник Шиханский. Впрочем, если одного победителя, то есть подполковника Мочалова, и высекут, то дело от этого не пострадает. А дело мы, кажется, хорошее задумали, Кузьма Петрович. Прямо скажу — нельзя быть педантом и куда нужно и не нужно соваться с массированными ударами. Будет облачность — большие группы лишь скуют друг друга в маневре. Там не за «противником» смотри, а за тем, как бы место свое в строю не потерять, да в облаках на кого-нибудь не наскочить. На прицельный огонь и времени не останется.
— Вот именно, — подхватил Кузьма, возбужденно жестикулируя, — наша машина свободы для маневра требует. Лучше за пятнадцать минут четыре раза атаковать цель, чем один, а потом тратить время на сбор группы. Значит, благословляешь?
— Завтра же утром приказываю провести предварительную подготовку к учению.
Полковник Шиханский был в самом хорошем расположении духа. Вчера вечером ему звонил знакомый офицер из управления кадров и сообщил приятную новость: удачные высотные испытания одобрены в штабе. Встал вопрос о его переводе в другое соединение с повышением. Этот перевод состоится, если на учении, в присутствии инспектирующего генерал-лейтенанта авиации Олешева, полки успешно выполнят поставленную задачу.
Жена Шиханского, его бывшая фронтовая машинистка, Леля, осталась этой новостью весьма довольна и даже погладила его редеющие волосы, что считалось у нее самой щедрой лаской.
— Ты у меня удачливый, — певуче сказала она, разливая суп по тарелкам.
