покачивал от удовольствия стриженной под ежик головой и улыбался. Его толстая нижняя губа, придававшая улыбке оттенок добродушия, чуть вздрагивала.
— У тебя такое блаженное лицо, хоть картину пиши, — не утерпел Мочалов.
— Верно, Сережа, верно, — поддакнул Ефимков, — и назови ее, эту картину, «Злачная душа». Вполне объяснимо: почти год «Столичной» в рот не брал, а с мороза стаканчик — у-ух! — Кузьма набрал полные легкие воздуха и так выразительно произнес это «у-ух», что все засмеялись. — Просто грудная клетка лопается при мысли о том, как эта жидкость под маринованные рыжики пойдет.
Галина Сергеевна пожала плечами.
— Что с ним сегодня, Сергей Степанович, понять не в силах. Кузьма к этой влаге прикасается только по самым большим праздникам… вот разве только прошлой осенью отличился…
— А как, если не секрет?
— Сюрприз один преподнес, — Галина Сергеевна сузила глаза, в них вспыхнули искорки смеха. — Дело под воскресенье было. У нас затянулся педагогический совет, и я возвратилась из школы поздно. Смотрю — Кузьмы нет. Жду. Проходит час, успела все диктанты проверить, — Кузьмы нет. Решила — какое-нибудь деловое совещание. Вдруг в одиннадцать стук в дверь. Вваливается мой благоверный и с ним компания человек в десять. Все навеселе. Оказывается, летчик Цыганков женился. Так Кузьма отгулял свое на свадьбе и говорит: «А теперь пошли ко мне. У меня Галя с работы вернулась, она нас тоже угостит». Стоит в распахнутой шинели посреди комнаты и гремит своим басом: «Товарищи, рассаживайся кто как может, нам Галя еще по рюмочке поднесет». Я опешила, стала упрекать, что, мол, не предупредил, а он в ответ: «А я утром и сам ничего не знал. Тут все экстренно, невеста из Киева к Цыганкову приехала, и решили прямо с корабля на бал.» Вот и пришлось им среди ночи свадьбу у нас догуливать.
— Оказывается, муженек-то у вас с выдумкой, — засмеялся Мочалов, — я и в академии слышал одну историю о широком его характере.
— Что же это за история? — поинтересовалась Галина Сергеевна.
— Про то, как он с Дальнего Востока ехал. Говорили, будто на одной из таежных станций в дальневосточный экспресс сел богатырского роста капитан… ты не припомнишь? — покосился майор на друга.
— Припоминаю, — пробасил Кузьма. — А дальше что?
— Этот капитан нанес визит директору вагона-ресторана и осведомился, сколько стоит все содержимое этого заведения. А потом и брякнул: «Покупаю ваш вагон-ресторан». У директора глаза на лоб. «То есть как?» — «А очень просто, — говорит капитан, — меня эта сумма устраивает». — «Да, но что будут делать пассажиры! Поезд останавливается очень редко и на станциях стоит мало». Тогда капитан плечи расправил и отвечает: «О пассажирах не печальтесь. Я покупаю вагон-ресторан, а вы объявите по радио, что капитан Ефимков приглашает всех желающих на ужин. Только обязательно звание и фамилию укажите». Было это, Кузя?
— Не было, — все так же добродушно улыбаясь, проговорил Ефимков, — ерунду тебе наговорили. Переврали все.
— Раз утверждаешь, что переврали, значит, какая-то основа была, — стоял на своем Сергей.
— Основа действительно была, — вдруг согласился Ефимков и как-то тепло посмотрел на задумавшуюся жену. — Так, что ли, Галю? Была основа?
— Была, — тихо подтвердила Галина Сергеевна.
Кузьма помрачнел. В черных глазах застыло выражение решительности, нервно дернулся на правой щеке мускул.
— Переврали, чудодеи, — повторил Кузьма. — Я тогда доброе дело сделал, а про меня какой-то балагур целую легенду сочинил. И выходит по этой легенде, будто Кузьма Ефимков действовал как некий разухабистый купчишка. Никакого вагон-ресторана я не откупал. По-другому все было. Ехали с нами с производственной практики около двадцати студентов: девушки и юнцы. По вине какого-то растяпы начальника они не получили вовремя денег и два дня пробавлялись сухарями с водой. Ребята хорошие, скромные. У меня в ту пору деньги большие с собой были. Что верно, то верно. Мы с Галей с островов сюда, в Энск, путь держали. Вот я и подсчитал, сколько стоит дневной рацион по ценам вагон-ресторана, да пригласил на обед и ужин всю эту веселую компанию. Словом, два дня их кормил. Доброе дело сделал, кажется. И знаешь, Сережа, что меня больше всего тронуло. Обошлось мне это все почти в две тысячи рублей. Так вот. После каждого обеда и ужина я расплачивался, а один из студентов — и сейчас его помню: курчавый брюнет в роговых очках — забирал себе все счета. Прошло месяца три, и мы с Галей одновременно получили от них перевод и письмо с благодарностями и всеми приложенными счетами.
— А мне деньги так в пору пришлись, — засмеялась Галина, — как раз на новый радиоприемник тысячи не хватало.
Мочалов неловко заерзал на стуле.
— Извини, дружище, если я обидел тебя пересказом этой легенды. Ты молодцом поступил.
Ефимков посмотрел на стопки, наполненные водкой, на бокал пенистого шампанского, на поверхности которого набухали и лопались пузырьки.
— Однако, дорогие друзья, — спохватился Ефимков, — яичница стынет. За встречу, за дружбу! — воскликнул он, подымая рюмку.
Никто не жаловался на плохой аппетит. Сергей, увлеченный разговорами, не замечал, что хозяйка время от времени выходит из комнаты, чтобы возвратиться с новыми угощениями.
После ужина, поблагодарив Галину Сергеевну, Мочалов поднялся из-за стола. Взгляд его остановился на этажерке с книгами.
— Покажи, Кузьма, книги. У меня выработалась какая-то навязчивая привычка: к кому бы ни пришел — всегда интересуюсь книгами.
Галина Сергеевна, убиравшая стол, стояла в эту минуту к ним спиной. Колечки черных волос зашевелились на ее смуглой шее от смеха.
— Сергей Степанович, если я не ослышалась, вы попросили моего мужа показать свою библиотеку?
— Вы не ослышались, попросил, — недоуменно ответил Мочалов.
Ефимкова обернулась и положила на стол кухонное полотенце, которым вытирала тарелку. Ее продолговатые глаза расширились, излучая смех.
— Но у моего мужа нет библиотеки. Это мои книги. Там только запыленный ветрочет да справочник штурмана принадлежат ему.
Мочалов подошел к этажерке и стал рассматривать надписи на корешках.
— А это?
— Это все мои книги, — подтвердила Галина Сергеевна, — могу еще заметить, что капитаном Ефимковым две трети из них не читаны.
По раскрасневшемуся лицу Кузьмы Петровича скользнула тень неудовольствия.
— Галю, опять ты за старое!
Галина Сергеевна резко повела плечом, и ее обычно тихий голос обрел неожиданную силу:
— Конечно, опять… Сергей Степанович, мы с ним ведем вот уже сколько времени непримиримую войну.
— За что? — улыбнулся Мочалов. — Как известно, войны бывают справедливые и несправедливые. В том числе между мужьями и женами, — пошутил он.
— Моя война справедливая, — уверенно сказала Галина Сергеевна и вдруг, смягчившись, широкой ладонью погладила Кузьму Петровича по голове, приминая его жесткий «ежик». — Он хороший у меня, только упрямый… и ленивый немножко. Учиться ему надо. А то кончил после войны заочно десятилетку и с тех пор ни одного учебника в руки не берет.
— А ты что же хотела, — развел руками Кузьма Петрович, — чтобы я докторскую диссертацию писал? — Он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги. Шутливо улыбнулся Мочалову. — Галя никак не поймет, что у заместителя командира эскадрильи времени на докторские диссертации недостает. Хватит на мой век и десятилетки. Хоть ты меня поддержи.
Мочалов сунул правую руку в карман брюк и покачал головой.
— А вот и не поддержу, — засмеялся он, — пожалуй, Галина Сергеевна права. Время сейчас другое,
