— Правильно дали ему, — раздавался простуженный баритон Карпова, — будет знать, как соваться без спроса. Рубанули здорово, что и говорить!
— Ребят только жалко, — сокрушался другой. — Там горы на десятки километров, разве сядешь… Беда!
— Чего раньше времени панихиду справляешь, техник, — гневно перебил кто-то третий. — Не знаешь — так молчи. И в том районе три площадки есть. Если они хоть на одну вышли, так обойдется.
— Вполне возможно, что невредимыми останутся.
— Обязаны остаться, — прозвучал бас. — Завтра с рассветом искать будем. Я первый приду к подполковнику Земцову в полет проситься. Лишь бы погода наладилась. Главное, место посадки быстрее обнаружить.
Девушка замедлила шаги. «А если это про Борю?» — подумала она, и тревога сжала сердце. Наташа не знала, что делать — остановиться или идти прямо к летчикам. И вдруг какая-то сила толкнула девушку вперед. Она оказалась в толпе говоривших. Голоса летчиков сразу смолкли. Наташа почувствовала на себе напряженные взгляды. Растерявшись, она спросила:
— Товарищи, возможно, кто видел лейтенанта Спицына, он мне книги должен сдать…
Молчание. Хмурые, сосредоточенные лица. Наконец кто-то обронил:
— Не будет сегодня лейтенанта Спицына, девушка. И завтра не будет… У него задание… — Говоривший по,-молчал и глухо прибавил: — Особое!
Не сказав «до свидания», плохо разбирая дорогу, Наташа нетвердо зашагала по улице. Теперь она знала: это говорили про Бориса, это с ним что-то произошло… Серьезное, может, непоправимое…
В шесть часов вечера, или в восемнадцать ноль-ноль, как принято говорить на военном языке, капитан Ефимков снял с рукава красную повязку дежурного по гарнизону и передал ее младшему технику- лейтенанту Рудневу, молоденькому, недавно прибывшему в часть офицеру. Вместе они зашли в кабинет командира части.
— Капитан Ефимков дежурства сдал!
— Младший лейтенант Руднев дежурство принял!
Подполковник выслушал офицеров стоя. Взгляд его черных выпуклых глаз был озабоченным. Жестом он задержал Ефимкова. Едва закрылась дверь за Рудневым, Земцов сухо сказал:
— Вам, товарищ капитан, придется на несколько дней принять на себя командование эскадрильей.
Кузьма упрямо встряхнул головой. Неожиданное приказание вызвало в памяти ссору с Сергеем. Это заслонило собой все. Ефимков даже не подумал, чем вызвано приказание.
— Я бы просил, товарищ подполковник, поручить это кому-нибудь другому. Майору Мочалову не по душе стиль моей работы. — Ефимков помолчал и хмуро закончил: — Не могу я его замещать. Опять он скажет, что я не на уровне, что эскадрилью не туда веду и все такое прочее.
Земцов устало провел ладонью по лбу, переставил на письменном столе массивное пресс-папье из белого мрамора. Затем заложил руки за спину и подошел к окну, за которым надсадно выл ветер. Не поворачиваясь к Ефимкову, он медленно и громко произнес:
— Принять эскадрилью на несколько дней придется все-таки вам. Дело в том, что майор Мочалов… — Земцов медленно обернулся, и Ефимков заметил, как дрогнуло его спокойное лицо и длинные линии морщин стрелами легли от углов рта вниз к подбородку… — Дело в том, — еще медленнее повторил подполковник, — что майор Мочалов и лейтенант Спицын не возвратились из учебного полета.
Ефимков отшатнулся. Нет, он не ослышался. Подполковник произнес именно эти страшные слова, какие так редко говорились летчиками после войны: «Не вернулся из учебного полета!» Это значит вынужденная посадка, авария, возможно смерть! Мускул на левой щеке забился как в лихорадке. Потом стриженная под «ежик» голова с крутым затылком наклонилась так низко, что подбородок уперся в шершавый воротник шинели. Перехваченным от волнения голосом Кузьма Петрович спросил:
— А Сережа… Мочалов жив?
Земцов ответил не сразу:
— Пока неизвестно.
— Что произошло? — встревожился Ефимков еще больше.
— Вам сообщить некоторые подробности могу. Мочалов и Спицын встретили над главным хребтом иностранный самолет, нарушивший границу. Дали сигнал идти на наш аэродром. Все мы думали, иностранец просто заблудился. А оказалось, он должен был сбросить двух диверсантов… Сигналу нарушитель не подчинился, открыл огонь. Наши вели бой.
Ефимков весь напрягся:
— И как?
— Успешно. Экипаж иностранного самолета захвачен нашими пограничниками.
— А летчики?
— Мм не хватило горючего над главным хребтом.
— Значит, пошли на вынужденную?
— Это было последнее сообщение, принятое от Мочалова, — вздохнул Земцов. — Майор назвал номер квадрата. Но его не разобрали из-за сильных помех. Помню, что окончание «надцать». Но ведь на «надцать» кончаются и двенадцать, и тринадцать, и еще несколько цифр. Из соседней эскадрильи вылетели на поиски два истребителя, но погода внезапно ухудшилась, перевал оказался закрытым туманом. А сейчас уже ночь…
Ефимков стоял с искаженным лицом, полузакрыв глаза. Тяжелые руки обвисли вдоль туловища бессильно, как плети. Он-то хорошо знал, какими дикими, пустынными и страшными для вынужденной посадки выглядят тупые вершины гор, когда пролетаешь над хребтом. Он зябко повел плечами при одной мысли о том, как свирепо гудит там сейчас ветер. Но вдруг вспомнил:
— Там есть три мало-мальски пригодные площадки. Их геологическая экспедиция подготовила летом.
— На них вся надежда, — произнес Земцов. — Если бы Мочалов их нашел да смог спланировать…
— Товарищ командир, — тихо, но с необыкновенной решимостью заговорил Кузьма. — А что, если бы я вылетел на поиски?
— Сейчас, ночью?
— Да!
— Но вы послушайте! — командир части кивком головы указал на окно. Ветер выл за ним, переливаясь на несколько ладов, как плохо слаженный духовой оркестр, швырял в стекла жесткий снег. — На земле восемнадцать метров в секунду. А что делается там, над перевалом? — Земцов ткнул пальцем в белый сводчатый потолок кабинета, словно это и был перевал. — Нет, Ефимков, ночью невозможно.
— А завтра?
— Посмотрим, Кузьма Петрович, — сказал подполковник теплее. — В народе считается утро вечера мудренее. А пока идите принимать эскадрилью…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Мочалов очнулся в потемках. Ныла спина тупой, непрекращающейся болью. Он удивился, что, открыв глаза, не видит тех знакомых предметов, какие всегда представлялись во время минутного пробуждения среди ночи. Ни платяного, шкафа с поцарапанным боком, ни маленького столика с книгами, ни высокого прямоугольника двери с поблескивающей даже в потемках никелированной ручкой. Вместо всего этого майор увидел мерцающий циферблат самолетных часов, показывающих начало десятого, и понял, что находится в кабине.
Мочалов стал припоминать прошедший день. Взлет утром с аэродрома, дерзкая «бочка» Спицына, приказ Земцова идти в квадрат пятнадцать-десять, бой с иностранным самолетом и, наконец, вынужденная
