важное.
— Что?
— Кто знает.
— Понятно, — разочарованно протянул Сергеев. — Хотя, если честно, ни фига не понятно. — «Волга» вылетела на Каширское шоссе. — Родители парня приедут?
— Отец приедет, — ответил Беклемешев.
— А мать?
— Она больна.
— Ни фига себе, — изумился Сергеев. — Да если бы с моим ребенком такое случилось — я бы пулей прилетел. На все болезни бы наплевал. Сильно любит, видать.
— Сильно, — покачал головой Беклемешев. — Она просто очень и очень тяжело больна. Ладно. Закрыли тему. Твоя очередь. Что ты выяснил?
— Много чего. В «Четверке» на этих парней имеется полное досье. Геннадий Борисович Олейников арестован военной прокуратурой по обвинению в самовольном оставлении части, хищении и утере личного оружия. До двенадцати лет, короче. «Ведет» его военный дознаватель. Сейчас Олейников содержится в Лефортове. На допросах показал, что дезертировал не один, а в составе роты. Попали в плен. Как им удалось вырваться, не признается. Предположительно, отпущен. Военная прокуратура, понятное дело, вцепилась. Стали «крутить», проверили остальных. Показания Олейникова не подтвердились. Остальные ребята из его роты дома не появлялись.
— Или о спасшихся не сообщили. Скажем, родители их спрятали.
— Может быть. А смысл?
— А смысл таков: для военкомата что погибшие, что оставившие часть, что прячущиеся, что посаженные — все едино. С глаз долой — из сердца вон. Лишь бы молчали. Меньше ветер — меньше пыль. Родители же вовсе не желают, чтобы их дети пошли под трибунал, как этот Олейников. Он теперь в камере сколько угодно может доказывать свою правоту, никто слушать не станет.
— Мрачную ты картину выписываешь.
— Это не я выписываю. Это жизнь наша дурная выписывает, — ответил Беклемешев, размышляя о чем-то своем.
За окном проплыла высотка Онкологического центра, за ней потянулся бесконечный пустырь. Наконец «Волга» свернула на узкую улочку, носящую гордое название «проспект». Проплыли мимо серые кирпичные дома, тяжелые, гнетущие. У подъезда с красной вывеской «Райвоенкомат» машина остановилась.
Беклемешев повернулся к Сергееву.
— Вот что, Боря. Я пойду к начальству, а ты заверни в бухгалтерию, проверь ведомости компенсационных выплат. Конкретно — фамилии Полесов и Олей- ников.
— Лады, — Сергеев кивнул. — Это где-то с полгода назад?
— Да, примерно. Давай действуй.
— Понял.
Они выбрались из салона, поднялись по ступеням узенькой лестницы, толкнули дверь.
В этот час в военкомате было сравнительно тихо. Шатались по коридорам несколько неприкаянного вида допризывников. Мелькали озабоченные офицеры и прапорщицы.
Беклемешев остановился у огромного стеклянного окна, за которым маячил разбитной усатый дежурный прапорщик, грубо кокетничающий с молоденькой прапорщицей. Майор постучал костяшками пальцев в стекло.
— Не видите, занят, — отозвался, не оборачиваясь, усатый.
— Вижу! — вдруг зло и резко гаркнул Беклемешев. — А ну встать, смирно!
Тот перепуганно вскочил, выпучил от неожиданности глаза. Принялся заполошно поправлять галстук. Командный тон сработал.
Майор продемонстрировал корочки, пообещал:
— Вы, прапорщик, у меня на Землю Франца-Иосифа дослуживать отправитесь. Это я вам гарантирую.
— Будете с полярными медведями шашни водить, — добавил Сергеев, не надеясь на географические познания усатого.
— Извините, товарищ майор, не признал, — виновато пробормотал тот.
— А у вас здесь разговаривают только с теми, кого признают? Так, в каком кабинете военный комиссар?
— Товарищ майор... — загундосил прапорщик.
— Я спросил, в каком кабинете?
— В одиннадцатом, — окончательно сник тот.
— Где бухгалтерия?
— А... В четырнадцатом. Это по коридору направо.
— Кто заседает в... — Беклемешев заглянул в повестку, — ...во второй комнате?
— Никто. Это запасной кабинет. Вроде комнаты отдыха. Если комиссия из Генштаба или горвоенкомата приедет или еще кто. Чтоб было где разместить.
— Ясно. Благодарю, — сказал, как плюнул.
Прапорщик тяжело опустился на стул. Девица попыталась шепнуть ему что-то утешительное, но усатый лишь отмахнулся, гаркнул:
— Отстань, дура! Из-за тебя все.
Беклемешев и Сергеев вышли в фойе.
— Давай в бухгалтерию, а я пока навещу военкома.
Сергеев решительно направился к двери с цифрой «14» на табличке, постучал и, заглянув в кабинет, громко и весело поздоровался:
— Добрый вечер, девушки.
Беклемешев же заторопился к одиннадцатой комнате. Военкомы — люди важные. Засиживаться на работе не привыкшие. Вошел в приемную. Секретарша занималась общественно полезным трудом. В смысле, красила ногти.
— Военком у себя, — произнес майор и непонятно было, спрашивает он или утверждает.
— Да-а-а, — по-овечьи протянула секретарша и спросила: — А вы по какому вопросу?
— По служебному, — Беклемешев подумал полсекунды и приказал: — Принесите личные дела Полесовых. Петра Ильича и Дмитрия Ильича, а также Олейникова Геннадия Борисовича. Быстренько, быстренько.
— А-а, — начала было девица, но майор пресек возражения, продемонстрировав удостоверение.
— Быстренько!
— Одну секундочку, — лепетнула секретарша, вскочила и зацокала каблучками к двери.
Беклемешев наконец смог войти в кабинет.
Военком поливал цветы. Выглядело это весьма забавно. Крупногабаритный подполковник умиленно закачивал в многочисленные цветочные горшки воду из кефирной бутылки. При этом его пухлые, похожие на вареники губы шевелились, словно он разговаривал с любимыми детьми. Услышав звук открывающейся двери, подполковник, не отрываясь от важного занятия, озаботился:
— Вы ко мне?
— А тут, кроме вас, еще кто-нибудь есть? — в свою очередь спросил Беклемешев.
Подполковник задумался.
— Нет, — наконец ответил он.
— Выходит, что к вам.
— Прием населения по вторникам и четвергам с трех до пяти.
— Ну меня-то примете?
— А чем вы лучше других?
— Тем, что работаю в ФСБ и в данный момент занимаюсь расследованием должностных преступлений.