Голос исчез. Хрустнула под ногой ветка. Зашуршала хвоей низкая ель. Сергеев выпрямился и оглянулся еще раз. Никого. Пусто на дороге. Что происходит?
В кармане у майора запищал зуммер вызова. Тот достал рацию, поднес к губам.
— Что?
— Путник, это Дождь-2. К «гостю» только что кто- то подходил.
— Кто?
— Мы не успели засечь.
— Проследите за ним. Если заметите что-нибудь подозрительное, действуйте согласно плану «Гроза».
— Есть.
Сергеев дошел до КПП. Второй солдат, вялый, словно весенняя муха, сидел, подперев ладонью подбородок, смотрел на капитана из-под полуопущенных век. Сергеев прошел мимо и вдруг понял, что солдат спит.
Оперативник тихо прокрался мимо, подошел к «Волге». Первый дежурный сидел за багажником на корточках, прячась в тени.
Сергеев невозмутимо открыл заднюю дверцу, сказал, не разжимая губ:
— Залезай.
Тот не заставил просить себя дважды. Шустро нырнул в салон.
Сергеев забрался на переднее сиденье, обернулся:
— Ну, орел, давай выкладывай, что у тебя.
— Я вот насчет этого Игорька. Ну, Секаева.
— Я понял.
— Вот. Он раза три уезжал куда-то на несколько дней. В командировку. Ну, накладные там, открепительные, все в порядке. Возвращался обычно под вечер. Перед самым отбоем. Музыка по радио на весь городок — оглохнуть можно. А в последний раз задержался. Приехал часа в два — в полтретьего. Я-то, честно, не люблю его. Борзый больно. За хлебореза прячется, тварь.
— Ну? — напомнил Сергеев. — Дальше давай. Вернулся Секаев посреди ночи и... что?
— Дежурный раз пять за вечер звонил, интересовался: не вернулась продуктовая машина? Не вернулась машина? А мороз как раз был, я ТЭН-то включил, пригрелся, ну и закемарил мальца. А тут Игорек вернулся. Долго, видать, бибикал, замучился и пошел сам открывать. Будь это кто-нибудь другой, плюнул бы, но этот дятел дежурному обязательно «вложил» бы, что сплю. Я от скрипа ворот проснулся, выскочил из будки и вдруг слышу, в кузове у него кто-то разговаривает. Там, может быть, и в полный голос, но на улице почти не слыхать. Вернулся бы Игоряша раньше, когда радио играет — нипочем не «поймал» бы. А тут четко так. Голоса. Человек пять. У меня аж челюсть отвисла и мороз по коже. Как на кладбище. Игореша мне: «Че смотришь?» Я ему: «Что в кузове?» А он: «Говядину на дивизион привез». И смотрит на кузов. А оттуда — голоса. Он их слышит, и я слышу.
— Ну и что? — спросил Сергеев.
— Я тогда и говорю ему: «Открывай, проверять будем». А он засмеялся так, тварь, и отвечает: «Сейчас». Пошел в будку, позвонил, прилетел дежурный. За пять секунд, наверное. Морда заспанная и как давай на меня орать. Я ему объясняю, мол, в кузове люди. А он понюхал и говорит: ты пьян. Я, говорит, тебя снимаю с наряда и объявляю от имени командира части трое суток ареста. Поднял Болтнева, а меня спать отправил. Ладно, думаю, хрен ли спорить — себе же хуже делать. Смолчал. Народу все равно мало. Посадить, может, и не посадят. Утром комиссия приехала. А вечером ротный и говорит: вместо трех суток ареста три наряда вне очереди. Мне по фигу, я на этом КПП и так безвылазно торчу.
— Что за комиссия?
— Хрен ее знает. Мы их не видим. Они раз в три месяца приезжают. Так срочную службу сразу в казарму загоняют порядок наводить.
— Они хоть раз заходили?
— Один раз зашел генерал. Посмотрел от дверей, повернулся — и все, с концами.
— Понятно. И что было дальше?
— Дальше комиссия уехала, я заступил на КПП, стою. А часа в три ночи выезжает Игорек. Скалится, падла. Получил, говорит? Не суй нос не в свое дело — без носа останешься. Тут я и вспомнил: комиссии эти приезжают аккурат на следующий день или, в крайнем случае, через день после того, как Игоряша из этих своих командировок возвращается. А он, после того, как они уедут, ночью в рейс выходит.
— Ты все три раза стоял, когда он выезжал? — спросил Сергеев, захваченный рассказом парня.
— Нет. Мы парами тут вахту несем. Раз попало, что не наша смена была. Но Игорек выезжал, точно.
— Откуда ты знаешь?
— Так спим-то все вместе. Я ночью в туалет встал, а у него койка застелена. А утром смотрю — спит. Все по подъему вскакивают, а он дрыхнет. Мы, в смысле, «старые», ну, то есть... — солдат запнулся.
— Я понял, — ободрил его Сергеев, — продолжай.
— Ну, короче, пошли мы к дневальному. Слышь, говорим, что за х... фигня, в смысле. Почему «старые» полы моют, а «зверь» дрыхнет, как будто на дембель через неделю собрался? А он отвечает: ротный приказал не будить. У него выезд был. У Секаева, в смысле. Под утро только вернулся. Ну, думаем, ни хрена себе, порядочки в армии стали. Если так пойдет, то мы им скоро еще и «дэпэ» вечером начнем носить, «сказку» на ночь рассказывать, сигаретки «шкулять».
— Сказку? — усмехнулся Сергеев.
— Ну да. Так называется. Вроде стиха такого перед отбоем.
— Ну понятно. Так, и.что же дальше было?
— Стою я, значит, вечером. Выезжает. Я ворота открыл, хрен, думаю, с тобой, чучело. Власть вот переменится, тогда и поговорим. Он уехал, возвращается часа через четыре. К подъему ближе. Я, значит, присматриваюсь. А у него в протекторах — глина. Тут карьер брошенный недалеко, видать, туда ездил. Колеса обтер, а из протекторов грязь не стал выковыривать. На это ж времени нужна куча. Да и незачем. Если бы я голоса эти не услышал, в жизни бы присматриваться не стал. Какое мне дело, куда он там ездит.
— Увидел ты глину и что? — задал Сергеев очередной «наводящий» вопрос.
— Да, так, значит, увидел я и думаю: а чего он на этом карьере делал со своей продуктовой колымагой? Да еще так долго.
— Так?
— Я Игорьку, ясное дело, ничего не сказал, а сам в следующее дежурство взял лопату, которой мы мусор убираем, сменщика поставил и трусцой туда. На карьер, в смысле. Здесь, если лесом, километра два, не больше. Бегом — минут десять. Луна полная была, видно хорошо. Смотрю — следы грузовика. Да свежие такие. Я по ним до конца и дошел. Приметил, где он останавливался, лопату наперевес и вперед.
— И что ты нашел?
Солдат оглянулся, по привычке, видимо, и сказал шепотом:
— Труп мужика какого-то. Игоряша его неглубоко зарыл, земля мерзлая была.
— И что ты сделал?
— Закопал обратно и на КПП пошел. А что было делать? Они бы меня убили, вздумай я рот открыть.
— Поехали, — приказал Сергеев водителю и вновь повернулся к солдату: — Давай, показывай дорогу к этому карьеру. Потом поедешь с нами в Москву и там все изложишь. В письменном виде. Подробно.
— Ага, хорошо.
«Волга» нырнула в темноту. А следом за ней из ворот части выкатились два грузовика с погашенными огнями.
Поворот к карьеру находился совсем недалеко, буквально в сотне метров от шлагбаума. Узкая прогалина между деревьями, разбитая донельзя. Колею размыло, и теперь она меньше всего была похожа на дорогу. Скорее на грязевую реку, тянущуюся куда-то между густым кустарником и соснами. «Волга» провалилась в нее до самых крыльев. Сбавила ход, поползла медленно, осторожно, гоня перед собой коричнево-бурую волну. Минут через десять, преодолев громадную лужу, свернули вправо и спустя еще
