выспаться всё-таки не удалось. У него было много дел на это утро: настроить корабль на нужную скорость, чтобы успеть добраться до первой базы Федерации (добраться ровно к тому времени, чтобы это можно было счесть за демонстративное опоздание и не счесть за опоздание случайное), проследить за приготовлениями торжественного костюма Паука, узнать предварительно, взломав архив с электронными пригласительными, чтобы затем рассказать Аргзе, кто из наиболее нужных ему сейчас людей будет на Приёме и в котором часу — и ещё принести завтрак в спальню пирата.
— Не забудь о своём костюме позаботиться, — голос Аргзы нагнал его уже в дверях.
— Что?
— Не притворяйся глухим. Ты идёшь со мной.
— Мне позволено заметить, что я предпочёл бы остаться здесь?
— Нет, разумеется. Всё, выметайся и неси уже мой завтрак.
Приём в честь Дней Мира уже давно представлял собой исключительно скучную деловую вечеринку с фуршетом и нейтрально-крепкой дорогой выпивкой. Раньше этот Приём, впервые устроенный, что удивительно, по инициативе Федерации когда-то, являлся действительно благим делом: в течение трёх дней каждые пять лет во всех доступных представителям закона уголках цивилизации временно прекращались все войны, и даже на пиратов останавливали охоту. Всё это было устроено в память о той самой большой войне с Федерацией, в которой погибло очень много невинных — не людей даже, а целых народов. То есть, когда-то у этого мероприятия были вполне благородные цели, но сейчас это быстро превратилось в лишний повод для пиратов помозолить глаза властям и заодно всячески укрепить свои торговые и контрабандные связи. Проще говоря, Приём стал местом встречи всяческих отбросов общества — включая и желающих поблистать мелких чиновников и коррупционеров, и Сильвенио, зная об этом, совершенно не хотел туда идти. Но ему всё ещё хватало ума не спорить с Аргзой, и потому уже этим вечером он впервые переступил порог первой базы Федерации, обычно служившей самым неприступным оплотом закона. Говорят, отсюда когда-то и началась та самая война.
Его сразу же ослепили бесчисленные огни самых разных цветов — синие, красные, жёлто-оранжевые, зелёные, как будто старающиеся безмолвно перекричать и перебить друг друга. Пока зрение привыкало к такому количеству света, он на автомате диктовал встретившему их на пороге охраннику — ростом в два раза выше Аргзы — их имена и номер пригласительного.
Военная крепость, совмещающая в себе функции боевой базы и здания заседаний правительства, поражала своими размерами ещё снаружи, а уж внутри казалась чем-то и вовсе непредставимым. Но размеры — это, пожалуй, всё, что было в ней действительно потрясающего: отделана она внутри была, на взгляд Сильвенио, без какого-либо вкуса. Слишком яркие огни, слишком тёмные мраморные полы, слишком много аляповатых украшений, слишком мало незагромождённого статуями и скульптурами, изображающими давно забытых героев войны, пространства. И — слишком много людей, это уж точно. В воздухе сталкивались дурманяще-приторные запахи всевозможных духов и одеколонов, но Сильвенио почему-то упорно казалось, что такими сильными ароматами прикрывают разве что тлен.
Аргза шёл впереди, рассекая толпу подобно ледоколу, и возвышающийся над большинством её составляющих подобно гигантской чёрной акуле, заплывшей на мелководье. Одетый в непривычную чёрную рубашку вместо этой его шубы-накидки из перьев, с зачёсанными в высокий конский хвост волосами, с блестящей кольцевидной серьгой в ухе — он как нельзя лучше подходил под общее разнаряженное окружение и в то же время очень явно не являлся его частью. Кто-то почтительно ему кланялся, кто-то обходился лёгким презрительным кивком — в основном агенты Федерации — а кто-то просто приятельски здоровался с ним хлопком по плечу или молчаливой ухмылкой издалека, но никто не делал даже вида, будто не знает, кто он такой. Чувствовалось, что здесь Паук считался действительно важной фигурой, и Сильвенио — высокий (не такой высокий, как Аргза, разумеется, но на полторы головы выше обычного среднестатического человека), изящный, затянутый в сверкающий в свете этих огней облегающий серебристый костюм — ощущал себя его тенью. Но он был не простой тенью, а тенью весьма значимой персоны, и это было главной причиной направленных на него заинтересованных взглядов. Он чувствовал себя так, словно бы каждый этот чужой взгляд просвечивал его наподобие рентгена, взвешивая на каких-то невидимых весах и беспардонно оценивая. Он всё надеялся, что где-нибудь мелькнёт хотя бы одно знакомое лицо — в конце концов, Паук много с кем имел дела в последнее время — но в этой толпе было невозможно найти кого-то конкретного.
Возле стола, оккупированного оголодавшими с долгой дороги гостями, Аргза вдруг цепко ухватил его за локоть и сказал, кивая куда-то в сторону:
— Я буду вон в той нише, это что-то вроде вип-ложи. Не хочу здесь толкаться. А ты немного тут поошивайся, поумничай перед кем-нибудь, как ты умеешь, чтобы показать, что я не зря тебя притащил. Ты же, вроде, у нас хорошо знаешь всю эту хрень с этикетом, верно? Вот и отлично. И принеси мне что-нибудь пожрать со стола.
— Но, сир, я не уверен, что…
Тот, разумеется, не слушал — отпустил его руку и невозмутимо направился в указанном им направлении. Сильвенио беспомощно посмотрел ему вслед: ему совершенно не хотелось оставаться в этой толпе одному, а тем более — набивать себе цену, 'умничая', как выразился пират. Некоторое время он неловко топтался на месте, чувствуя себя ужасно неуютно среди такого количества людей, затем неуверенно двинулся к столу, надеясь хоть как-то пробиться туда.
Сильвенио мельком поймал своё отражение в мелькнувшем где-то рядом зеркале: аккуратный внешний вид, сияющий и безупречный даже по канонам оставшейся воспоминанием об утерянном Рае Эрланы, и при этом — извечно опущенные уголки губ и несколько потухший взгляд, демонстрирующие, что он едва ли вообще улыбался за все те годы, что провёл в плену. Печать смиренной печали так прочно укрепилась на его красивом лице, что даже ошейника, скрытого воротником, пожалуй, и не было нужно видеть, чтобы понять, что за жизнь он ведёт.
— Приветствую тебя на Дне Мира, — обратились к нему откуда-то со спины, отвлекая от невесёлых мыслей. — Осмелюсь заметить, что раньше я тебя на этих Приёмах не видел.
Сильвенио обернулся. Рядом с ним стоял человек в длинной белой рясе — признак общества миротворцев, этаких безнадёжных идеалистов, которые всё порывались улаживать любые крупные конфликты между Федерацией и представителями оппозиции в виде пиратов или осёдлых мятежных групп. Волосы у мужчины тоже были длинные и белые, что невольно наводило на ассоциации с какими-то призрачными проповедниками. Лицо у него было спокойное и открытое, и Сильвенио, глядя на него, вдруг явственно ощутил, как понемногу отступает охватившее его уныние.
— Здравствуйте, сэр. Да, я здесь впервые. Я пришёл с пиратом по прозвищу Паук, если вы о нём слышали.
Миротворец едва заметно поморщился.
— Разумеется, мне знакомо имя Паука, оно сейчас у всех на слуху. Что ж, если ты пришёл с ним, тебе можно только посочувствовать.
Сильвенио оглянулся, проверяя, нет ли Аргзы рядом. И осторожно кивнул, чуть расслабляясь.
— Да. Можно. Только, прошу вас, не сочувствуйте мне в его присутствии, вряд ли он это оценит.
Тот покачал головой и протянул ему руку, улыбнувшись:
— Мартин Люмен. Можешь называть меня просто Мартин, без всяких 'сэр'.
— Сильвенио Антэ Лиам. Можете называть меня, как вам угодно, Мартин, я ко всякому привык.
Миротворец снова покачал головой — не то осуждающе, не то грустно. Сильвенио пожал его руку и, смутившись собственной невежливости, повернулся к столу, высматривая, что можно бы отнести ждущему его Аргзе. Мартин, видимо, уже привычный, умудрился ловко скользнуть в толпу и выцепить со стола тарелку с салатом, старательно игнорируя лежавший гораздо ближе кусок сочного мяса.
— Вы тоже вегетарианец? — Сильвенио слабо улыбнулся ему, чувствуя в нём своего.
