ослабили тиски, но все же я был крепко схвачен стальными челюстями за кисть руки.
Сначала я не очень испугался и попытался достать отвертку правой ногой. Вытянувшись ничком во всю длину, я старался дотянуться до нее, вытягивая мою зажатую капканом руку насколько возможно. Я не мог одновременно и смотреть и шарить, но полагался на большой палец своей ноги, который, конечно, даст мне знать, если я прикоснусь к маленькой железной отвертке.
Моя первая попытка была неудачной. Как я ни вытягивал ногу, я ничего не мог достать. Я медленно повертывал ее, но снова терпел неудачу. Тогда я начал шарить кругом, слепо двигая ногой во все стороны, чтобы найти отвертку. И вот, занятый правой ногой, я совсем упустил из виду левую ногу, пока не послышалось резкое щелканье и крепкие челюсти капкана № 3 не сомкнулись над ней.
Я не сразу понял весь ужас моего положения, но скоро убедился, что мне из капканов не вырваться. Я даже не мог сдвинуть их с места и лежал вытянувшись во весь рост, пригвожденный к земле.
Что же теперь будет со мной? Я не боялся замерзнуть в это время года, но знал, что равнину Кеннеди никто не посещает, кроме дровосеков, зимой. Никто не знает, куда я поехал, и если мне не удастся освободиться, меня растерзают волки или я умру с голоду.
Пока я лежал, красное солнце спускалось к соснам. В нескольких шагах от меня, на бугре, береговой жаворонок прощебетал свою вечернюю песенку, точь-в-точь как накануне вечером у дверей моей хижины. И хотя тупая боль поднималась в моей руке и мертвящий холод охватывал меня, но я все же заметил, какие длинные пучки маленьких перьев торчали у птицы над ушами.
После этого мысли мои перенеслись к уютному вечернему столу в доме Райта. Я думал о том, что они, быть может, как раз в эту минуту жарят свинину к ужину или уже садятся за стол. Моя лошадь продолжала стоять на том самом месте, где я оставил ее, с уздечкой на земле, и терпеливо ждала, чтобы отвезти меня домой. Она не понимала, отчего я задерживаюсь так долго, и когда я позвал ее, она перестала щипать траву и взглянула на меня с немым, беспомощным недоумением.
Если б она вернулась домой! Опустевшее седло могло бы вызвать подозрение, что со мной случилось несчастье. Меня стали бы искать и могли бы спасти. Но преданность лошади заставляла ее ждать часами, в то время как я погибал от голода и холода.
Тут я вспомнил гибель старого волчьего охотника Жиру.
Только следующей весной нашли его скелет, прикованный за ногу к медвежьему капкану. И я думал о том, какая часть моей одежды поможет моим друзьям опознать мой скелет…
Вдруг меня осенила новая мысль. Так вот что чувствует волк, когда попадает в капкан! Сколько мучений причинил я им на своем веку! Теперь я расплачиваюсь за это…
Ночь медленно наступала. Где-то завыл шакал. Лошадь насторожила уши и, подойдя ближе ко мне, остановилась, опустив голову. Завыл другой шакал, и еще третий… Я понял, что они собираются тут, по соседству. А я лежал распростертый на земле и беспомощный и думал, что будет очень справедливо, если они сейчас явятся сюда и растерзают меня на части.
Я долго слышал их призывное завыванье, пока не увидел их неясные очертания во тьме. Лошадь первая заметила шакалов, и ее испуганное фырканье заставило их сначала несколько отступить. Но затем они подошли ближе и уселись вокруг меня на равнине. Вскоре один из них, более смелый, чем другие, подкрался к трупу своего родича и стал дергать его. Я крикнул, и он с рычаньем попятился. Лошадь в ужасе отбежала в сторону. Вскоре шакал опять вернулся; после некоторых колебаний он в конце концов оттащил труп, который был съеден остальными в несколько минут.
После этого шакалы подошли еще ближе и уселись вокруг, разглядывая меня. Один из них, самый смелый, даже понюхал мое ружье и соскреб с него землю. Он отбежал, когда я с криком замахнулся на него свободной ногой, но по мере того, как я слабел, он делался храбрее и даже рычал мне прямо в лицо. Увидев это, другие шакалы тоже зарычали и приблизились ко мне. Я понял, что мне предстоит быть растерзанным самым презренным из моих врагов, как вдруг из окружающей темноты выскочил с глухим ревом большой черный шакал.
Шакалы тотчас же разбежались в разные стороны, кроме одного смельчака, который был схвачен этим новым пришельцем и мгновенно обращен в труп. Но — о, ужас! — страшный зверь после этого бросился ко мне, и… Бинго, мой благородный Бинго, — это он терся о меня своими мохнатыми боками и лизал мое похолодевшее лицо!
— Бинго! Бинго! Старый друг! Принеси мне отвертку!
Он тотчас же побежал и вернулся, волоча ружье.
— Нет, Бинго! Принеси отвертку!
Он опять побежал и принес мой кушак. Но в конце концов он все же принес мне отвертку и радостно махал хвостом, оттого что угадал мое желание.
Протянув свободную руку, я с величайшим трудом отвинтил гайку. Капкан раскрылся, и моя рука освободилась, а через минуту и я сам был на свободе. Бинго пригнал ко мне лошадь. Медленно пройдясь немного, чтобы восстановить кровообращение, я наконец мог сесть в седло.
Мы отправились домой, сначала тоже медленным шагом, а лотом вскачь. Бинго бежал впереди, как настоящий герольд, и громким, торжествующим лаем возвестил о нашем возвращении.
Дома я узнал, что накануне вечером этот удивительный пес очень странно вел себя, хотя я никогда не брал его с собой для осмотра капканов. Он визжал и не спускал глаз с лесной дороги. Наконец, когда настала ночь, он, несмотря на все попытки удержать его, убежал и скрылся в темноте.
Мой верный старый Бинго! Какой это был странный пес! Его привязанность, несомненно, принадлежала мне, а между тем на другой же день он почти не удостоил меня взглядом. И таким он оставался до конца.
Так же до конца он жил волчьей жизнью и всегда отправлялся, согласно своей волчьей повадке, отыскивать трупы павших зимой лошадей. Это и было его погибелью. Он опять наткнулся на отравленный лошадиный труп и с волчьей прожорливостью полакомился им. Затем, в предсмертных муках, он притащился, но не к Гордону Райту, а ко мне, к дверям моей хижины.
На следующий день, возвращаясь домой, я нашел его мертвым на снегу. Он оставался до последней минуты моей собакой, и моей помощи он искал — напрасно искал! — в минуту предсмертной тоски.
Лобо
1
Большая, населенная скотоводами область в северной части Новой Мексики называется Куррумпо. Это страна богатых пастбищ, огромных стад, страна потоков с чистой, прозрачной водой, впадающих в реку Куррумпо, по имени которой названа вся эта местность. И властелином всей этой страны был старый серый волк.
Старый Лобо был гигантским вожаком стаи серых волков, опустошавших долину Куррумпо в течение долгих лет. Все пастухи и скотоводы хорошо знали его, и где бы он ни появлялся со своей верной стаей, там воцарялся ужас. Владельцы стад приходили в отчаяние. Старый Лобо был великаном среди других волков, и хитрость его и сила соответствовали его росту. Его ночной вой был хорошо известен всем местным жителям. Выл он громче всех других волков. Обыкновенный волк мог часами выть вблизи пастушьего лагеря, не привлекая к себе внимания, но когда в ущелье раздавался громкий рев старого волчьего вожака, пастухами овладевало беспокойство, и они знали, что утром им придется услыхать о новых опустошениях в стадах.
Стая Лобо была невелика. Я никак не мог понять почему. Обыкновенно, если какой-нибудь волк достигает выдающегося положения и могущества в стае, он привлекает к себе многочисленных сторонников. Но, может быть, Лобо имел их лишь столько, сколько ему хотелось иметь; возможно даже, что его свирепый нрав препятствовал увеличению стаи. Несомненно одно, что в последние годы жизни Лобо
