добычу — громадную голову индюка.
10
Джек чувствовал себя глубоко обиженным. Он поклялся, что заживо сдерет кожу с маленьких шакалов, когда найдет их, и с удовольствием мечтал об этом. Попытка выследить Оседланного оказалась неудачной, и все поиски его логовища были напрасны, но он был уже готов ко всевозможным неудачам; на случай, если найдет нору, он захватил лопату и заступ, а если не найдет, — белую живую курицу.
Он отправился на полянку недалеко от того места, где видел Оседланного, и там привязал курицу к полену. Курица отбежала, насколько позволяла ей веревка, а затем улеглась на землю, растерянно хлопая крыльями.
Под вечер Тито пошла на охоту. Нора ее была близко, и она строго следовала правилу никогда не показываться на открытом месте. В прежние времена шакалы обыкновенно бегали по самому гребню холма, чтобы глядеть по обе его стороны, но Тито знала, что так ее наверняка увидят, и поэтому всегда пробиралась по склону недалеко от вершины, лишь изредка высовывая морду, чтобы заглянуть через гребень.
В этот вечер она с обычной осторожностью отправилась добывать ужин своим детям, и ее зоркие глаза скоро разглядели белую курицу, метавшуюся из стороны в сторону.
Тито была поражена. Она покружила вокруг птицы, которая как будто заигрывала с ней, но в конце концов решила лучше оставить ее в покое. Она двинулась дальше и вдруг заметила легкое облачко дыма. Направляясь к нему, она наткнулась на стоянку Джека. Тут была его постель, паслась лошадь со спутанными ногами, а на догоревшем костре стоял котелок с чем-то пахнувшим очень знакомо — это был кофе.
Тито сделалось не по себе, когда она увидела, что так близко от ее дома находится человек, но она все же отправилась на охоту. А Джек, на закате вернувшийся вместе с курицей к месту стоянки, так и не узнал, какой гость у него побывал.
11
На следующий день курица опять была привязана на том же месте и уже после полудня попалась на глаза Оседланному. Он остановился, поглазел на нее несколько мгновений, потом уловил направление ветра и осторожно, ползком стал приближаться. Курица забила тревогу, стараясь высвободиться из петли. Но Оседланный сделал прыжок, схватил ее так яростно, что оборвал веревку, и бросился к дому.
Джек было задремал, но кудахтанье курицы разбудило его, и он успел разглядеть шакала. Как только тот исчез из виду, Джек пошел по дорожке из белых перьев. Сначала след был очень ясен, так как курица в борьбе потеряла много перьев, но после того как она испустила последний вздох в зубах Оседланного, перьев стало падать меньше. Джек спокойно и уверенно шел по следу, который тянулся почти по прямой линии. Только раза два произошла досадная задержка: когда шакал немного менял направление или когда на пути совсем не встречалось кустов, на которых оставались перья. Но одного белого перышка на расстоянии пятидесяти шагов от другого было достаточно для Джека, чтобы снова отыскать дорогу. Когда стемнело, Джек был всего в каких-нибудь двухстах шагах от норы, где в эту самую минуту девять детенышей, рыча и давясь перьями, лакомились мясом белой курочки.
Если бы теперь поднялся ветер, один порыв его донес бы до Джека целое облако белых перьев и шум, который выдал бы нору шакалов. Но по воле судьбы вечерняя тишина опустилась на землю, и треск ветвей, которые Джек ломал, тщетно стараясь отыскать хоть одно белое перышко в кустах, отделявших его от пещеры, заглушил все остальные звуки.
В это самое время Тито возвращалась домой, неся в зубах сороку, и напала на следы Джека. В тех краях пеший человек уже сам по себе есть нечто подозрительное, и Тито пошла по следу, чтобы разобрать, куда направился человек. По запаху она сейчас же определила направление. Каким образом это удается животным, никто не знает, но все охотники утверждают, что животное всегда, внюхавшись, разберет, куда ведут следы. Тито поняла, что эти следы направлялись прямо к ее дому. Охваченная ужасом, она спрятала сороку в кустах и побежала дальше по следу. Через несколько минут она почуяла присутствие человека в чаще и поняла грозящую опасность. Поспешно обойдя холмик, она подошла к пещере и предостерегающе тявкнула. Но вид холмика, такого заметного теперь благодаря белым, как снег, перьям, вероятно поразил ее. Она лаем предупредила о приближении опасности, и все затихло на маленькой лужайке.
Тито убедилась, что человек, которого она всегда знала как существо самое коварное, находится близко от ее детей, выслеживает их и, быть может, уже через несколько мгновений будет держать их в своих жестоких руках.
О, какая мука сковала сердце матери, представившей себе эту ужасную картину! Но горячая материнская любовь сейчас же призвала на помощь всю материнскую мудрость. Отослав детей обратно в нору и знаком сообщив о своей тревоге Оседланному, она быстро вернулась к человеку и прошла мимо него. Сама себе не отдавая отчета, она была уверена в том, что человек должен пойти по запаху следов, точно так же, как она бы сделала это сама, и что, конечно, он выберет более свежие следы, которые она теперь оставляла за собой. Она не понимала, что в сумерках все следы были для человека совершенно одинаковы. Она побежала вперед и запела самую дикую и свирепую песню, какую только знала, — ту, которая столько раз заставляла собак гнаться за ней. Пропела и остановилась. Затем подбежала ближе к человеку и запела опять, подбегая все ближе, уверенная, что он последует наконец за ней.
Однако человек не мог увидеть шакала, потому что сумерки уже спустились на землю. Джек принужден был бросить охоту, но он догадался, что вой шакала был не что иное, как голос матери, старавшейся отвлечь его от норы. Из этого он заключил, что детеныши должны быть недалеко и что ему остается только вернуться сюда завтра и докончить начатое дело. Поэтому он отправился обратно к месту своей стоянки.
12
Оседланный думал, что они одержали победу. Он чувствовал себя в безопасности, потому что знал, что запах следов, который мог снова выдать их человеку, исчезнет к утру. Но Тито была менее спокойна. Ведь это двуногое чудовище было так близко от ее дома и от ее детей и всегда могло прийти снова.
А Джек напоил свою лошадь, сварил кофе, поужинал и закурил перед сном сигару, изредка вспоминая о маленьких пушистых комочках, которые завтра утром будут в его руках.
Он уже был готов завернуться в свое теплое шерстяное одеяло, когда где-то далеко в темноте зазвучала песня шакалов. Слышны были тягучие переливы двух голосов. Джек прислушался, злорадно усмехнулся и сказал:
«Так, все в порядке. Пойте себе, голубчики. Утром увидимся».
Это был обычный ночной вой шакала. Он скоро умолк. Джек позабыл о нем и крепко заснул.
Тито и Оседланный выли не ради пустой забавы. У них была ясная, определенная цель — узнать наверняка, были ли у их врага собаки. Не услышав ответного лая, Тито убедилась, что собак не было.
Она ждала до тех пор, пока мерцающий огонек костра не потух совсем. Только фырканье лошади, пощипывавшей траву, нарушало мертвую тишину, воцарившуюся на полянке. Тито подкралась так тихо, что лошадь услыхала ее только тогда, когда она была уже футах в двадцати от нее. Лошадь фыркнула, вздрогнула, и веревка, которой она была привязана к колышку, туго натянулась. Тито спокойно двинулась вперед и, широко раскрыв свою громадную пасть, схватила веревку большими, острыми, как ножницы, задними зубами. Она пожевала и легко перегрызла сильно натянутые волокна веревки. Лошадь очутилась
