язык, — и информационные агентства разнесли по миру весть об «эликсире молодости».
Резонанс получился неслыханный. Университетский коммутатор раскалился от звонков. Письма в лабораторию Рейвена стали приходить буквально мешками. Как ни странно, это испытание подкосило ученого.
«Вместо того чтобы возгордиться, я почувствовал себя виноватым в том, что сделал еще так мало. Ведь это оказались не только женщины, мечтающие забыть о морщинах. Большинство писем приходило от людей, решивших, что я научился излечивать любую патологию тканей. Они умоляли спасти их близких, и в результате у меня возникло ужасное чувство досады и — не поверите — провала».
И все же, несмотря ни на что, Рейвен проложил дорогу к разработке генетического метода лечения многих смертельных заболеваний.
Рейвен по-прежнему не воспринимает себя как героя, сохраняя донкихотскую решимость оставаться в тени. Со свойственной ему самоиронией он насмешливо отзывается о своем новом статусе знаменитости: «Давайте смотреть правде в глаза: у меня ровно столько же обаяния, сколько у непропеченного бублика. Если я достоин красоваться на обложке „Тайм“, то надо признать, что миром начинают заправлять болваны».
Другие известные ученые, коллеги Рейвена по научным изысканиям, высказываются более уважительно.
«Открытие Сэнди следует признать самым важным прорывом в науке последнего десятилетия в борьбе со злокачественными опухолями, — говорит его большой почитатель и бывший тесть, профессор Массачусетского технологического института Грегори Моргенштерн. — На фоне его работ меркнут все мои научные достижения. Он в полной мере заслуживает всех мыслимых почестей и славы — а также денег, которые, я уверен, он в конце концов получит».
— Господи, пап, ты видел конец этой статьи?! — бушевал Сэнди.
— Видел, мой мальчик, — смущенно проворчал старик. — Но согласись, нет ничего удивительного в том, что они порылись в твоем прошлом и вытащили все, что могли, причем из всех, кто тебя когда-либо знал. В конце концов, Моргенштерн лауреат Нобелевской! Откуда им знать его подноготную? Вообще-то,
— И что? Это помогло бы? А кроме того, мне иногда кажется, что было бы лучше, если бы они кое до чего докопались без посторонней помощи. Но, наверное, даже пресса не всесильна.
— Послушай, все могло быть намного хуже.
— Да? Это как же?
— Взгляни на вещи с другой стороны, мой мальчик. Радуйся, что они не упомянули о Рошель.
— Да уж, — согласился Сэнди. — За это действительно надо благодарить господа.
4
Адам
В начале третьей недели показатели крови во второй группе мышек, которых лечили по стэнфордской методике, внезапно резко улучшились.
Макс с Адамом не спешили делиться этой новостью — положительный результат мог оказаться неустойчивым. Но по прошествии двух суток стало ясно: иммунная система животных справилась с недугом.
Человеческая раковая опухоль оказалась побеждена в организме подопытных мышей, сыгравших роль суррогатных «пациентов».
Теперь у них появилась твердая уверенность в эффективности средства и в отношении самого пациента. Конечно, какой-то элемент сомнения сохранялся, поскольку полного цикла клинических испытаний, предусмотренных процедурами ФДА, этот препарат не проходил.
Зато у них имелось разрешение Белого дома.
Со всем великодушием, какое он всегда проявлял в отношении Адама, Макс Рудольф предоставил ему почетное право лично доставить в Вашингтон полученную сыворотку. Конечно, в вопросах научного знания и опыта Макс был непревзойден, но он счел, что возложение курьерских обязанностей на его лучшего ученика может сыграть психотерапевтическую роль.
От всех других учеников профессора Рудольфа Адама Куперсмита отличала необычайная сострадательность и почти истовое желание исцелять. Одной встречи с ним и сочувственного взгляда серо-зеленых глаз оказывалось достаточно, чтобы немедленно вселить в пациента надежду.
— Но, Макс, — попытался отбиться Адам, — разве нельзя отослать ее с тем же курьером, который привез нам кровь?
— Можно, — проворчал старик. — Только самая лучшая курьерская служба не в состоянии заметить в неиспытанном препарате признаков начинающейся токсической реакции.
— Тогда почему ты не сделаешь это сам?
— Я старый, измученный жизнью человек и не хочу оставлять Лиз одну, — ответил тот. — Скажи правду, ты боишься предстать пред очи власть имущих?
— Если честно — да.
— Ну, так тем более ты должен поехать. Ты быстро убедишься, что они мало чем отличаются от обычных людей. — И с хитрой усмешкой добавил: — А некоторые им даже уступают.
Шагнув навстречу Адаму, сошедшему с трапа самолета в Национальном аэропорту Вашингтона, адмирал не скрывал своего удивления.
Долговязый гарвардский доктор нес в одной руке дорожную сумку, а в другой — нечто похожее на квадратный абажур с ручкой.
— Что это у вас?
— Сюрприз для больного, — застенчиво улыбнулся Адам. — Думаю, вы его тоже оцените.
— Еще какой-нибудь багаж у вас есть?
— Нет, я обычно путешествую налегке.
Пенроуз нагнул голову и проводил коллегу из Бостона к лимузину, дожидающемуся их на летном поле.
Ехали молча. Спустя несколько минут Адам бросил взгляд в окно и вдруг понял, что они находятся за городом: городские огни погасли.
— Послушайте, — смущенно проговорил он, — что происходит? Мы что, едем в Кэмп-Дэвид?
— Нет, — ответил адмирал, — больной находится в Вирджинии. — И после паузы добавил: — И это — не президент.
— Что вы говорите? Кто же еще имеет такую власть, чтобы заполучить три еще не разрешенных к использованию препарата?
— Когда я вам отвечу, доктор Куперсмит, вы поймете, что в нашей стране короля играет свита. И она обладает куда большим могуществом. Наш пациент — Томас Дили Хартнелл.
Адам разинул рот.
— Тот, кого называют Боссом? Бывший посол при дворе Ее Величества? Советник всех президентов, и правых, и левых?
Пенроуз кивнул.
— Человек, которому можно сказать «нет» только с большим риском для себя. Надеюсь, вы простите мне мои уловки, но мне почему-то казалось, что патриотизм доктора Рудольфа простирается не дальше Овального кабинета.
«Как и мой», — с беспокойством подумал Адам. Новость его ошарашила, и по мере того, как лимузин все дальше ехал по узким и темным дорогам, на душе у него делалось все тревожнее. Что, если Пенроуз опять сказал неправду? Вдруг это вообще какой-нибудь «крестный отец»?
Адмирал, по-видимому, прочел его мысли и снова заговорил.
