В ужасе Аня нашла в себе силы спросить:
— Доктор, а вы не могли ошибиться?
— Конечно! — подхватил Адам. Ему никак не хотелось верить. — Мои провалы в памяти связаны с переутомлением. Память у меня работает как часы. Могу наизусть перечислить все симптомы БА, вы сами увидите, что ошибаетесь!
Аня с профессором переглянулись. Тот кивком дал понять, что не возражает против такого эксперимента.
Адам начал цитировать:
— «Биохимические отклонения, связанные с нейродегенеративным процессом, включают в себя изменение структурного состояния мембраны, фосфолипидного метаболизма и снижение нейропроводимости…»
— Дорогой, прошу тебя, — мягко остановила Аня, — память у тебя феноменальная, но томограф ведь не умеет врать.
— Да, но мы не можем быть уверены, что этот доктор правильно трактует его показания.
Муди не обиделся. Он крутнулся на кресле, снял с полки книгу, и она сама раскрылась на нужной странице.
Протянув увесистый том Адаму, профессор сказал:
— При всем моем уважении, доктор Куперсмит, я бы просил вас взглянуть на эти рисунки — после чего сделать собственные выводы.
На двух иллюстрациях в книге были показаны снимки, сделанные с помощью той же аппаратуры.
Муди пояснил:
— Левый рисунок — это снимок мозга здорового взрослого человека. Похоже на пиццу с помидорами и сыром, правда?
Адам не ответил. Он смотрел на вторую картинку, снимок мозга человека с болезнью Альцгеймера. Выражаясь примитивно, это было похоже на крошечные остатки той самой «пиццы» на тарелке голубого цвета.
После этого Муди протянул ему четыре цветных снимка.
— Вот то, что мы сняли сегодня.
Адам выхватил у него фотографии.
Аня заглянула ему через плечо и в ужасе зажала рот рукой. Доминирующий цвет был бирюзовый, с вкраплениями, похожими на чернильные кляксы.
Муди мягко произнес:
— Конечно, вам захочется проконсультироваться с кем-нибудь еще. Я бы только хотел обратить ваше внимание на два обстоятельства. Известны случаи — их немного, — когда болезнь Альцгеймера поражала и двадцатилетних. Тридцать, тридцать пять тоже теперь не считается из ряда вон выходящими случаями, а уж за сорок — и подавно.
Глядя на Адама, он закончил:
— Поверьте, доктор Куперсмит, с таким заслуженным человеком, как вы, я бы не стал гадать на кофейной гуще.
— Что… что вы мне теперь посоветуете? — беспомощно спросил Адам.
— Что я могу сказать такого, чего вы еще не знаете? — как можно мягче произнес врач. — Вы прекрасно понимаете, что этот процесс неостановим. Он развивается только в одном направлении, и чем моложе пациент, тем стремительнее.
Адам лишился дара речи. Он вцепился в подлокотники кресла так, что у него побелели костяшки пальцев. Наконец он собрался с силами и тихо спросил:
— Доктор Муди, сколько вы мне отводите времени?
Новозеландец покачал головой.
— Я не хочу строить догадки. Могу лишь посоветовать вам ехать домой и вверить себя заботам бостонского врача.
Аня поддержала:
— Думаю, это будет самое разумное.
— Дети у вас есть? — спросил врач.
— У Адама дочь четырнадцати лет от первого брака, — ответила Аня за мужа.
Муди сочувственно помотал головой.
— Могу себе представить, как вам будет тяжело, доктор Куперсмит. Вам обоим. Мне очень, очень жаль.
Долгий путь домой превратился для Ани в сплошные утешительные беседы. Она со счету сбилась, сколько раз Адам принимался ее утешать. Но однажды он сказал:
— Родная моя, это так несправедливо! Ну, почему это должно было случиться именно с тобой?
Она снова и снова убеждалась в правоте расхожего мнения, что нет человека более беспомощного, чем безнадежно больной медик.
49
Сэнди
Сэнди Рейвен чуть притормозил и въехал в ворота студии «XX век — Фокс». Охранник в очках летчика был все тот же, что и двадцать лет назад.
И, как и раньше, у него была фотографическая память на всех, кто когда-либо пересекал эти ворота. Он даже помнил первые визиты Сэнди, когда тот ходил здесь еще подростком, с широко открытыми от удивления глазами. Однако он был прекрасно осведомлен и о нынешнем статусе своих посетителей.
— Доброе утро, профессор Рейвен. Рад, что вы снова у нас.
— Доброе утро, Митч.
На сей раз охранник не открыл шлагбаум автоматически. Он подошел к машине с гостевой биркой в руке и осведомился:
— К кому приехали?
У Сэнди забилось сердце. Стараясь не выдать своего волнения, он небрежно произнес:
— Вы не могли бы позвонить в офис мисс Тауэр и спросить, не уделит ли она мне несколько минут?
Охранник крайне удивился, но виду не подал, и с подчеркнутой любезностью спросил:
— А вам назначена встреча, сэр?
— Не совсем. У меня к ней срочное дело. Но я готов подождать.
— Хорошо, профессор. Сейчас узнаю.
Он вернулся в будку и закрыл окно, чтобы Сэнди не слышал разговора. Тот внимательно следил за охранником, силясь по его позе и жестам угадать тон беседы. Ясно было только, что вначале старик был крайне смущен, а в конце испытал большое облегчение.
— Добро, профессор. У нее скоро просмотр отснятого материала, но она обещала принять вас до него. Дорогу знаете?
Сэнди был в подавленном состоянии, но этот вопрос чуть не вывел его из себя. «Ты что, спятил, Митч? — хотелось ему закричать. — У меня отец в этом кабинете провел полжизни!»
Он молча кивнул, а охранник продолжал как ни в чем не бывало:
— Вот и чудненько. А гостевая стоянка…
— Да знаю я! — раздраженно перебил Сэнди.
Он быстро поднял стекло и проехал к главному корпусу. На асфальте были отмечены места для машин начальства. Отец ставил там свою машину много лет, и все эти годы служители стоянки следили, чтобы краска не стерлась. Но сегодня — отчасти Сэнди был к этому готов — от имени отца не осталось и следа. На его месте значилось: «Ф. Ф. Коппола».
