касаются мира, и день и ночь своими песнопениями славят Царя, чуждаются земных стяжаний, какими князь мира обольщает жалких земнородных, издеваясь над ними тем, что отдает дары сии то тому, то другому… Они не имеют нужды в ребре, которое бы любило плоть свою, не опираются на юную руку, то есть на детей, не полагают надежды на единокровных и на товарищей, на кровь и на прах, который на утро погибнет; они в городах и обществах не гордятся самонадеянною крепостию, похожею на крепость бессильного ветра, не гоняются за быстролетною человеческою славою — этим услаждением сновидца: но к Богу возводят всецелый ум, к божественному твердому камени привязывают корабль свой. Они — таинники сокровенной жизни Христа Царя, и когда она явится, возблистают славою, созерцая чистое сияние Троицы, во едино сходящейся и открывающейся очам непорочным, созерцая и великую славу небесного воинства, не в темных обликах и не в немногих следах истины. Но сие будет впоследствии; по крайней мере все здешнее есть ничего не стоящий дым и прах для тех, которые предпочли небесную жизнь…» [211]. И хотя по своему психологическому типу св. Григорий отличался от св. Василия [212], оба святителя были вполне единодушны в своих аскетических идеалах. И не случайно, что св. Григорий Богослов принимал достаточно деятельное участие в редактировании «Правил» св. Василия [213].
В принципе вполне согласен с ними в своем подходе к христианскому аскетизму был и третий великий каппадокиец — св. Григорий Нисский, хотя его личный жизненный путь отличался от пути свв. Василия Великого и Григория Богослова[214]. Ибо «несмотря на подвижнический вообще дух того времени и особенное уважение к иноческой аскетической жизни, так высоко ценившейся благочестивыми христианами первых веков, несмотря даже на строго–подвижнические воззрения, усвоенные, по смерти отца, всем вообще домашним семейством св. Григория, — Григорий тем не менее вступает в брак с благочестивою христианкою по имени Феосевия, находя, что истинно– христианская жизнь вполне совместима с брачным состоянием»[215]. Но традиции семьи, и прежде всего — влияние брата, св. Василия, которого св. Григорий Нисский называет «общим нашим отцом и учителем» [216], не могли не сказаться на миросозерцании будущего великого богослова, которого преп. Максим Исповедник называет «вселенским учителем», а седьмой Вселенский Собор — «отцом отцов» [217]. Не исключено, что св. Григорий посещал (скорее всего, до своей женитьбы) «семейный монастырь» в Анези, где, помимо Василия, подвизались его мать Эмилия и сестра Макрина, обретя там первые навыки иноческой жизни [218]. Поэтому не случайно, что, уже будучи женатым, св. Григорий пишет аскетический трактат «О девстве» (ок. 371 г.). Здесь святитель, правда, говорит, что его ведение о благах, даруемых девством, является для него лично как бы «тщетным и бесполезным» (?????? ??? ???????? ? ?????? ???? ??? ??? ????????? ?????) [219], подразумевая, конечно, факт своего пребывания в браке, но высказывает искреннюю приверженность христианскому подвижничеству. Примечательно, что основным пунктом этого сочинения служит вопрос: что такое жизнь сама в себе и что такое жизнь, которую проводит большинство людей? Ответом на этот вопрос служит беспощадная критика фактов действительности и утверждение евангельского положения, что весь мир во зле лежит. С признанием этого положения выдвигается вопрос об освобождении мира от зла. Средство к этому освобождению указывается в неуклонном направлении человеческой воли к Богу, а средством к осуществлению этого неуклонного направления признается ???????? — девство, которое не есть только безбрачие тела, но по преимуществу безбрачие духа, есть ?????????» [220]. Характерно, что в «Житии» своей сестры Макрины («Послании о житии святой Макрины»)[221] святитель говорит, что посредством такого любомудрия, т. е. посредством подвижнической жизни, она взошла на вершины человеческой добродетели (???? ??? ????????? ??? ?????????? ?????? ???? ?????? ??? ?????????? ???????; 1, 27–29). Причем она вела подобный строгий образ жизни долгое время, восходя по ступеням духовного преуспеяния, так что ее любомудрие постоянно возрастало, устремляясь к самой возвышеннейшей из доступной людям чистоте (11, 4548). Эта чистота в глазах св. Григория Нисского представляется неразрывно связанной с бесстрастием (???????)[222], т. е. стойкостью в многочисленных скорбях и искушениях, и подобное сочетание чистоты и бесстрастия уподобляло св. Макрину Ангелу (22, 25–31). Таким образом, блаженная сестра, несмотря на свой «слабый пол», являет собой в жизнеописании святителя образец подлинно «непобедимого борца» (??? ??????? ?????????????) Божия (14, 27–29), осуществив на деле идеал христианской жизни.
Следовательно, поставляя в центр всей своей аскетики
Сподвижником св. Григория Нисского в деле устроения малоазийского монашества в 80–90 гг. IV в. был еще один ученик св. Василия — св. Амфилохий Иконийский, взявший на себя основную тяжесть борьбы с мессалианством. По сравнению с первыми тремя каппадокийскими отцами св. Амфилохий обычно остается в тени. Г. В. Флоровский характеризует его следующим образом: «Амфилохий не был мыслителем. Он богословствовал как пастырь и учитель, противополагающий учение Церкви лжеучению еретиков. Это не лишает его богословия оригинальности. В нем чувствуется ясность горячей и спокойной веры» [225]. Оценить в полной мере богословскую значимость св. Амфилохия мешает плохая сохранность его творений, от которых до нас дошли незначительные остатки. Поэтому не совсем корректным представляется суждение о нем, как о «церковном деятеле», по преимуществу, интересующемся в первую очередь «практикой христианства», а не как о богослове, тяготеющем к сфере «чистого учения» [226]. Во–первых, слишком узка основа источников для подобной оценки, а во–вторых, в христианстве «практика» вообще немыслима без «теории», и наоборот, а поэтому разграничение «церковного деятеля» и «богослова» всегда имеет сильныи момент условности и относительности. Но если вопрос о соотношении в личности св. Амфилохия «церковного деятеля» и «богослова» достаточно спорен, то нет никаких сомнений в искренней приверженности этого святого отца монашеским идеалам. Об этом свидетельствует уже один тот факт, что, оставив свою почетную и прибыльную профессию ритора и адвоката, он вместе с престарелым отцом (также Амфилохием) удалился в пустыню. «Из занятий, которым он посвящал здесь время, известны только молитва днем и ночью, и услуги отцу, нуждающемуся в успокоении и помощи по глубокой своей старости». Причем одним из побуждений, заставивших св. Амфилохия удалиться в пустыню, «было опасение избрания во епископа». Тем не менее, «не избежал он определения Божия. Через год своей пустынной жизни или немногим более он против воли своей и отца своего избран был епископом смежной Писидийской области, во епископа Иконии. Такое неожиданное избрание повергло в скорбь и его самого и отца его. Истинные друзья не оставили их без утешения» — и св. Григорий Богослов, и св. Василий Великий прислали ему утешительные послания [227]. Став же архиереем, св. Амфилохий мужественно нес свой крест, мудро окормляя паству и борясь за чистоту веры против всяких еретиков. И когда его епархию наводнили мессалиане (евхиты — специфичная «монашеская ересь», утверждающая значимость для спасения только одной молитвы и отрицающая церковные таинства и иерархию), то св. Амфилохий, «усердно содействующий пастырям других церквей в борьбе с еретиками, как скоро узнал о распространении этой новой ереси, со всей ревностью восстал против нее и его паства по–прежнему осталась верною Православию» [228]. Именно в противоположность этим
