Признаться, я в замешательстве…»
Сбоку же я приписала: «А кстати…
75
«Сказать, что вы полностью оправдали мои ожидания, значило бы проявить излишнюю самонадеянность… — ответил принц. — Вот только ваши подозрения… К чему эти слова о “горестно-зыбком мире”?
76
Пока они такими обменивались письмами, настала десятая луна. На десятый день принц изволил пожаловать к женщине. Поскольку во внутренних покоях было темно и жутковато[170], он прилег у порога и обратился к ней с самыми трогательными речами, кои, разумеется, не оставили ее равнодушной. Луна, из-за одной тучи выплывая, тотчас пряталась за другую, сеялся мелкий холодный дождь. Все это словно нарочно было сделано для того, чтобы возбуждать в душе щемящую печаль, женщина дрожала от волнения и от холода, и, приметив это, принц подумал: «Ну не странно ли, что люди говорят о ней дурное? Стоит взглянуть на нее, когда она вот так, совсем одна…» Его сердце преисполнилось жалостью, и, обращаясь к женщине, которая лежала истерзанная печальными думами и делала вид, будто спит, принц сказал:
77
У женщины, которую все вокруг повергало в безотчетную тоску, не было настроения отвечать, она лишь молча роняла слезы в лунном свете, и, глядя на нее, принц сказал, растроганный:
— Отчего вы молчите? Или все, что я говорил, показалось вам слишком ничтожным и оскорбило ваши чувства? Мне жаль…
— Ах, я и сама не понимаю, что со мной, все чувства мои в смятении… — ответила женщина и постаралась перевести все в шутку. — Но не могу сказать, что ваши слова не достигли моего слуха. Вот, судите сами… Разве удастся мне хоть на миг забыть о рукавах в изголовье?
В таких разговорах прошла эта трогательно-печальная ночь.
«Похоже, нет человека, способного стать ей опорой», — подумал принц и, обеспокоенный, отправил к ней письмо: «Что вы теперь?..» Вот как она ему ответила:
78
Песня показалась принцу занятной, тем более что ночью женщина сказала: «Разве удастся хоть на миг забыть…» И он ответил так:
79
То ли так тронула принца красота прошедшей ночи, что чувства его переменились, то ли еще по какой причине, но только с тех пор в его сердце поселилась тревога за женщину, и, не оставляя ее своими попечениями, он частенько наведывался к ней, и чем более наблюдал за ней, тем более неискушенной в мирских делах и беспомощной она ему представлялась, беспокойные мысли постоянно терзали его, и все более нежными делались его речи.
— Здесь вы целыми днями томитесь да вздыхаете… — сказал он однажды. — Я еще не принял окончательного решения, но, может быть, вы согласились бы переехать? Говорят, по миру обо мне пошла дурная слава. Я чрезвычайно редко бываю у вас и стараюсь никому не попадаться на глаза, но люди все равно распространяют оскорбительные слухи, да и ваше обращение со мной оставляет желать лучшего — слишком часто мне приходится возвращаться домой с сокрушенным сердцем. Иногда мной овладевает такое отчаяние, что я готов решиться…
Но, наверное, я человек старого закала, мне слишком тяжело расставаться с вами… Так или иначе, впредь я вряд ли смогу навещать вас столь же часто, а уж если кто-нибудь, прослышав о нас, станет чинить препоны, то вовсе превращусь в месяц, который «путь вершит свой по небу…»[171]. Ежели ваши дни действительно полны томительной тоской, почему бы вам не переселиться ко мне? Вряд ли вам помешает присутствие в доме других дам. Наверное, я просто по натуре своей не имею склонности к тайным похождениям, во всяком случае свидания в уединенных местах не по мне. К тому же я очень одинок, ведь даже свершая молитвы, никого не допускаю в свои покои[172]. Возможность делиться с кем-то своими мыслями и чувствами скрасила бы мое унылое существование…
Слова принца заставили меня задуматься. Скорее всего, он прав, но каково будет мне в окружении, столь для меня непривычном? Ведь предложение Первого принца я так и не решилась принять…
