Зоино золото

похвалив работы, коих никогда не видел.

Он прикончил второй бренди и попросил счет. Расплатившись, взял пальто и встал, прокручивая свой монолог в голове. Простите, что беспокою вас. Я всего лишь хотел выразить восхищение вашими работами.

Но Зоя ушла.

Он обернулся, мельком увидел ее в дверях: шляпка надвинута на глаза, меховой воротник поднят.

Он сам не помнил, как очутился на улице. Вода неслась по желобам, свисала бисерными шторами с тентов и крыш. Зоя шла быстро. Она обогнула пару мужчин с велосипедами и исчезла за углом.

Ален шел за ней, сохраняя дистанцию. Он не может приставать к ней на улице, но вдруг ему удастся выяснить, где она живет. Тогда он сможет столкнуться с ней. Или даже нарочно столкнуться, если география местности будет на его стороне.

Они шли на запад, к Министерству внутренних дел, мимо жилых кварталов с величавыми фасадами, потом на юг, по переулку, мимо маленьких магазинчиков. Каждые несколько ярдов он терял Зою из виду, когда она поворачивала за угол или проходила под фонарем. Он ускорял шаг, снова находил ее, шел медленнее. Она решительно двигалась вперед и не смотрела по сторонам.

Скоро они оказались на улице Фобур-Сент-Оноре. Необычное место для студии, более строгое и пышное, чем Монпарнас или Монмартр. Ее выбор предполагал отчужденность, необходимость отгородиться от людей. До сих пор ему не приходило в голову, что это чертовски странно. Возможно, слухи об уникальных техниках Фудзиты не были ложью, и это способ сохранить их в тайне.

У церкви святого Филиппа она повернула направо и неожиданно исчезла. Ален остановился на углу, щурясь на пустую улицу, стараясь уловить ее шаги. Но было тихо, лишь метро громыхало под ногами.

— Черт.

Вдалеке проехало такси с табличкой «свободно». Он посмотрел на угловое здание. Конторы. Темные окна без занавесок. Она попросту испарилась, он словно преследовал призрак.

Колокола пробили середину часа. Он поднял воротник и развернулся.

Она стояла в тени дверей, наблюдая за ним.

— Вы любите шпионить за женщинами? Или я удостоилась особого внимания?

Он видел лишь ее рот и завиток волос на щеке.

Она закурила, продолжая смотреть на него. В свете огонька ее агатовые глаза казались поистине бездонными.

— Я думала, вы собирались подойти ко мне в кафе. Но, похоже, вас больше заинтересовал бренди.

— Я действительно собирался. Мне просто надо было…

— Набраться храбрости? Или вы боялись глупо выглядеть?

Она затянулась, и кончик ее сигареты тихо зашипел.

— И то, и другое.

— Что ж, сейчас вы выглядите довольно глупо, не так ли?

В ней было что-то детское, несмотря на всю ее искушенность. Невинность в плену у грубого опыта. Зыбкая, хмельная смесь.

— Да. Думаю, да.

Она вышла из дверного проема, презрительно отвела темные глаза.

— Довольно глупо — и довольно мило. Это отчасти спасает положение.

И она проследовала мимо него вверх по улице Фобур. Лишь через несколько секунд Ален понял, что должен идти за ней.

31

Студия представляла собой две чердачные комнаты на углу улицы Сезанна. Спальня — десять на двадцать футов, косая стеклянная крыша с видом на бак для воды. Постель — матрас на полу, на нем диванные подушки, поверх наброшен плед. Зоя сказала, что иногда спить здесь, когда слишком устает, чтобы возвращаться в отель. У раковины стояли водка и бутылка мутного лимонада, в углу — ваза с маками, как оказалось, сделанными из шелка.

Дождь полосами шел по городу. Его приближение выдавали крыши. Он бился в окна минуту или две, потом уносился дальше. В другой комнате топилась маленькая железная печка. Языки пламени плясали за решеткой.

Зоя говорила мало. Она, похоже, знала о нем все, что ей было необходимо. И вопросы, которые она задавала, он ничуть не сомневался, были только для вида. Где он учится? Что думает о тамошнем преподавании? Какими художниками восхищается более всего?

Он нервно бормотал, говорил первое, что приходило на ум. Восхитился Жюлем Паскином и Хаимом Сутиным. Сказал, что любит их за честность.

— Полагаю, ты хочешь писать обнаженную натуру.

Она налила ему выпить, смешав водку с лимонадом. Стоило преодолеть замешательство — и ее прямота начала казаться возбуждающей.

Поговорить как художник с художником.

— Если найду красивых натурщиц, то да.

Она засмеялась, сбрасывая пальто.

— Тогда меня не пиши.

— Почему нет?

— Я не подойду. Я слишком маленькая и толстая.

— Вы не толстая.

— Модель должна быть высокой. Тогда все будет пропорционально. — Она прошла мимо него и повесила пальто на дверь, оставшись в платье: крошечные цветочки на черном. — А если не высокой, то гибкой, как Пакита.

— Пакита?

— Одна из девушек Паскина. Совсем плоская. Мальчишеское тело. Une gamine.

— Вы знаете Жюля Паскина? Какой он?

Она принесла бокалы.

— Старше, чем хотел бы. И печальнее. Твое здоровье.

Она чокнулась с ним.

— А Фудзита?

Он говорил точно какой-нибудь турист, но чувствовал, что может прискучить ей в любой момент, как предупреждал Луи, и она вышвырнет его обратно в ночь.

Она вздохнула, села на матрас, поджав ноги.

— Что Фудзита?

— Он… ну не знаю, тоже печальный?

Она засмеялась.

— Если он печален, то помоги господь всем остальным. — Она поднесла бокал к губам. — Собираешься всю ночь стоять там в плаще? Иди сюда.

Она забрала у него бокал, пока он возился с поясом и пуговицами. Он едва мог унять дрожь в руках.

— Как жаль, что мужчины не позируют. — Она склонила голову набок, разглядывая его. — Как жаль, что их больше не рисуют. В смысле, так, как женщин.

— То есть без одежды?

Он встал на колени, взял у нее водку и выпил.

— На Монпарнасе художников интересуют исключительно женщины. Женщины и секс. Вот в чем их