картечью, а затем перешли к штыковой атаке. В результате при соотношении сил 10:1 не в свою пользу легионеры разбили турецкую армию. При этом их собственные потери составили не более 300 человек. После этого сражения, которое военные историки назвали одним из наиболее ярких и эффектных за всю историю войн, Бонапарт сказал: «50 или 60 тысяч турецких солдат образуют толпу, но не заслуживают названия армии. Она не способна выдержать удар французской дивизии численностью в 6000 человек».
Пока Клебер преследовал остатки турецкой армии, у Бонапарта возникла мысль по горячим следам захватить Дамаск. Но, трезво поразмыслив, он решил, что сил для этого у него сейчас недостаточно. Несмотря на столь легкую победу над дамасской армией, великий полководец был недоволен ходом событий. Ничто его не радовало, пока не была взята Акра! Между тем драгоценное время безжалостно уходило, и каждый потерянный день ухудшал положение нападавших. К середине апреля чума поразила еще 270 легионеров (правда, и среди осажденных тоже было немало жертв). Однако защитники крепости были полны решимости сопротивляться, тем более что 5 апреля в порту Акры высадились англичане и их коммодор Сидней Смит дал гарнизону сотню своих офицеров и канониров, а также снаряды и продовольствие. Два его 80-пушечных корабля беспрепятственно хозяйничали в бухте. Да-да, это был тот самый Смит, которого освободил из парижской тюрьмы давний противник Бонапарта Ле Пикар де Фелиппо, его однокашник по Парижской военной школе, предавший родину. После устроенного им побега Сиднея Смита из Тампля он получил чин полковника английской службы и был направлен в Левант, где теперь вместе с Деззар-пашой возглавлял гарнизон Акры. И хотя Бонапарт оценивал роль Смита в этой кампании весьма невысоко, это суждение, по мнению А. Манфреда, нельзя признать объективным. Уж очень был зол Наполеон и на британского коммодора, и на своего бывшего однокашника.
Во второй половине апреля контр – адмиралу Перре удалось на небольшом судне проскользнуть мимо английских дозоров и доставить к Акре шесть орудий крупного калибра. Обстрелом из них начался второй период осады города. 25 апреля французы снова попытались взорвать большую башню, но из-за ошибки в расчетах минная галерея ушла в сторону и часть башни устояла. К тому же во время этого взрыва сам Бонапарт чуть не погиб: он остался жив благодаря охране, которая заслонила его своими телами. Преодолев остатки башни, солдаты наткнулись на новое препятствие: за время долгой осады турки успели соорудить за ней ретраншемент – вспомогательную фортификационную постройку. И вход в крепость снова оказался закрытым. Три штурма, предпринятых осаждавшими, к успеху не привели. Турки постоянно взрывали мины и осуществляли многочисленные вылазки. И хотя в них гибло более половины турецких солдат, благодаря подкреплению от англичан гарнизон Акры на треть превосходил силы французов. А вот потери Бонапарта в этих схватках оставались не восполненными.
4 мая французы пробили брешь во второй башне крепости и на следующий день планировали провести генеральный штурм. Но ночью турки провели свою минную галерею и перерезали всех французских саперов. Штурм был перенесен Бонапартом на 9 мая. А ранним утром 7 мая на горизонте появились суда из Родоса, доставившие к Акре деблокадную армию. Не дожидаясь ее высадки, Наполеон предпринял последнюю отчаянную попытку захвата крепости. Он бросил на приступ дивизию Ланна. Колонне генерала Рамбо удалось проникнуть в город, но до наступления темноты она завязла в уличных боях. А тем временем турецкие корабли высадили свежие подкрепления, которые выбили французов из Акры.
Положение французской армии становилось катастрофическим. Анализируя его, А. Манфред задавался вопросом: «Шестьдесят два дня и ночи длилась осада и штурм Сен-Жан-д’Акра; потери убитыми, ранеными, заболевшими чумой возрастали. Погибли генералы Кафарелли, Бон, Рамбо, еще ранее был убит Сулковский. Ланн, Дюрок, многие офицеры получили ранения. Не грозила ли всей французской армии опасность быть перемолотой под стенами Сен-Жан-д’Акра?» Видимо, этот же вопрос задавал себе и Бонапарт, и ответ на него страшил великого полководца. Он хорошо понимал, что длительное двухмесячное сражение под стенами Акры, в котором он потерял 1200 убитыми, 1000 умершими от чумы и 2300 ранеными[1], проиграно и скоро это станет очевидным для всех.
К тому же ситуация усугублялась и другими, как внутренними, так и внешнеполитическими событиями. Великий полководец узнал, что в то время как он возглавляет затерявшуюся в азиатских песках экспедицию, в Европе создана вторая антифранцузская коалиция и разгорается новая война. А еще «султану Кебиру», питавшему после успехов Дезе надежду на окончательное покорение к маю 1799 года всего Египта, сообщили о новом грозном восстании под руководством Мавлы-Мухаммеда из Магриба, провозгласившего себя Аль-Махди – спасителем и вождем, призванным установить на земле справедливость. Его отряды овладели Даманхуром, полностью истребив там французский гарнизон. И хотя город вскоре был сожжен солдатами полковника Лефевра и доверие египтян к вождю было подорвано, страна по-прежнему была охвачена мятежом. Впоследствии именно эту причину Бонапарт назовет главной в письме к Директории, объясняя, почему он ушел из Леванта: «Природа восстания заставила меня ускорить возвращение в Египет».
На самом деле Наполеона волновало не столько восстание в египетских провинциях, сколько то, как после неудачи под Акрой сберечь армию и выйти из безнадежного положения с высоко поднятой головой? Он уже не думал о грандиозном походе в Индию, но и уйти из Сирии нужно было красиво. Осада Сен-Жан- д’Акра была снята Бонапартом 20 мая, и уже на следующий день французская армия бесшумно ушла с позиций. Но чтобы замаскировать ее отход, он велел еще в течение шести дней вести удвоенный артиллерийский обстрел крепости. В обращении к солдатам главнокомандующий много распространялся о подвигах, о славе, о победах, ни слова не сказав о подлинных причинах ухода из Сирии: «Солдаты! Вы перешли через пустыню, отделяющую Африку от Азии, с большей быстротой, чем это могла бы сделать армия, состоящая из арабов. Армия, которая выступила в поход для завоевания Египта, уничтожена, вы захватили ее командующего, парки, обозы, бурдюки, верблюдов.
Вы овладели всеми крепостями, защищающими колодцы пустыни. Вы рассеяли на поле сражения у горы Табор орды, сбежавшиеся со всей Азии в надежде на ограбление Египта. Наконец, после того как с горстью людей мы в течение трех месяцев вели войну в сердце Сирии, захватили 40 пушек, 50 знамен, 6000 пленных, сровняли с землей укрепления Газы, Яффы, Хайфы, Акры, нам предстоит вернуться в Египет; наступление времени, благоприятного для высадки войск, требует моего возвращения туда.
Через несколько дней вы могли надеяться захватить самого пашу в его же дворце. Но в это время года взятие замка Акры не стоит потери нескольких дней. К тому же храбрецы, которых мне пришлось бы там потерять, необходимы сегодня для более важных операций.
Солдаты, мы стали на утомительный и опасный путь. Мы лишили Восток возможности что-либо предпринять против нас в ходе этой кампании, но нам придется, быть может, отражать нападения части Запада. Вы найдете при этом новые возможности покрыть себя славой; и если среди стольких боев каждый день приносит смерть какого-нибудь храбреца, нужно, чтобы появлялись новые храбрецы, способные в свою очередь занять место в той немногочисленной шеренге бойцов, которая в час опасности придает всем энергию и завоевывает победу».
Эти высокопарные слова уже не могли никого обмануть, но говорились они для того, чтобы измученные легионеры, готовые уже взбунтоваться против главнокомандующего, и на этот раз покорно последовали за ним. Кроме того, приказ по армии – это исторический документ, так разве мог он допустить в нем слово «поражение»?
Обратный путь наполеоновской армии в Египет в начале лета был куда тяжелее, чем ее зимний марш в Левант. По собственному признанию Наполеона, «в июне пустыня очень сурова, она нисколько не похожа на ту же пустыню в январе; тогда все было легко, теперь все стало трудно. Песок был раскаленным, солнечные лучи – невыносимыми». Солдаты едва волочили ноги по горячим пескам. Рядом шумело море, но питьевой воды не было, и их постоянно мучила жажда. Вот как описывает ужасы возвращения в Египет Альбер Манфред: «Люди выбивались из сил, но продолжали идти; кто отставал, кто падал – погибал. Сзади, над последними рядами растянувшейся цепочки людей, кружили какие-то страшные птицы с огромным размахом крыльев, с длинной голой шеей и острым клювом; то были, верно, грифы. Они ждали, кто упадет, чтобы наброситься с пронзительным клекотом на добычу. Люди боялись этих ужасных птиц больше, чем неожиданно появлявшихся то здесь, то там на горизонте мамелюков на конях. Напрягая последние силы, солдаты старались не отрываться от колонны. И все-таки обессилевшие падали, и тогда уходящие слышали за своей спиной резкий гортанный клекот птиц-чудовищ, слетавшихся на страшную тризну. Армия таяла от
