наибольшей мере. Сохранив высшие думные чины, бояре, естественно, сохраняли и земельные владения, пожалованные самозванцем.
Составители крестоцеловальной записи считали излишним доказывать родство претендента на трон с угасшей династией Ивана IV. Они отметили лишь, что все его прародители — от Рюрика до Александра Невского — испокон веку сидели на «Российском государстве», потом же его род «на Суздальской удел разделишась, не отнятием и не от неволи». Сторонники князя Василия допустили небольшую неточность. Суздальские князья происходили от младшего брата Александра Невского — Андрея. Но Шуйским нужно было имя самого популярного из древнерусских князей.
Составив запись об избрании князя Василия на царство, участники совещания отвели Шуйского на Лобное место, чтобы представить нового государя народу.
Боярин Шуйский понимал, что на трон его может возвести только дума — высший орган государства. Но он должен был апеллировать к народу, чтобы преодолеть разброд и шатания в думе и среди князей церкви.
С давних пор Шуйские имели много приверженцев среди торговых людей Москвы. Это обстоятельство помогло им и в дни мятежа, и в момент царского избрания. Многие друзья и «советницы» Шуйских, как передают очевидцы, рассеялись в толпе, чтобы «наустить» (подучить) народ подать голос за князя Василия. На вопрос, достоен ли Шуйский — известный страдалец за православие — царствовать, москвичи выразили свое одобрение шумными возгласами.
В избирательной кампании Годунова народные манифестации были средством давления на бояр и послужили ступенькой к Земскому собору. При избрании Шуйского выкрики толпы заменили народные манифестации, а собор не был созван. По словам Конрада Буссова, князь Василий воцарился «без ведома и согласия Земского собора, одною только волею жителей Москвы… всех этих купцов, пирожников и сапожников и немногих находившихся там (на площади) князей и бояр».
Дьяк Иван Тимофеев называл глас народа безумным шумом «безглавной чади», считая, что дела государства призваны решать бояре — столпы великие, которыми земля утверждается. Дьяк осуждал самый принцип «народного избрания», из чего следовал вывод, что князь Василий сам себя избрал царем.
Заручившись народным одобрением, Василий немедленно отправился в Успенский собор в Кремле, где Пафнутий нарек его на царство и отслужил молебен.
При наречении в соборе Шуйский произнес речь, обещая подданным править милостиво, «а которая де была грубость (ему) при царе Борисе, никак никому не мстить (за эту грубость)». Близкие к Шуйскому бояре пытались, удержать его от дальнейших нарушений ритуала, говоря, что «в Московском государстве того не повелося». Но Василий не послушал их и принес присягу «всей земле».
Видимо, Шуйский огласил крестоцеловальную запись от 19 мая не перед народом на Лобном месте, а в главном соборе столицы, куда могли вместиться лишь бояре, князья, московские большие дворяне — верхи московского общества.
Многие современники считали процедуру избрания Шуйского незаконной. Дьяк Тимофеев выражал крайнее негодование по поводу того, что Шуйские бесцеремонно отстранили от участия в выборах патриарха. Василий, по его словам, даже и первопрестольнейшему (патриарху) не возвестил о своем наречении, опасаяст возбудить «противословие в людех», и тем самым отнесся к патриарху как к «простолюдину»: известил его об избрании «токмо последи», когда все было кончено. Какого патриарха имел в виду Тимофеев? После переворота на Руси было два патриарха, оба были низложены.
«Первопрестольным» патриархом был Иов, незаконно свергнутый самозванцем. Шуйский мог обратиться к заточенному в Старице Иову за благословением. Но он не доверял давнему приверженцу и ставленнику Бориса Годунова, а кроме того, у него были самые серьезные причины для спешки.
Во время совещания на подворье Шуйских был составлен текст присяги на имя царя Василия. Успех зависел от того, удастся ли нареченному царю привести к присяге столичное население, полки и провинцию. Придворный летописец Романовых утверждал, что бояре и всякие люди в столице поцеловали крест Василию. Но при этом он делает оговорку, что о воцарении Шуйского даже в Москве «не ведяху многие люди», а «со всею землею и з городами о том не ссылалися».
Один из лучших мемуаристов Смутного времени Яков Маржарет, покинувший Россию в сентябре 1606 г. и через несколько месяцев издавший во Франции свои «Записки», утверждал, будто против Василия восстала провинция: «Некоторое время спустя после выборов сказанного Шуйского взбунтовались пять или шесть главных городов на татарских границах, пленили генералов, перебили и уничтожили часть своих войск и гарнизонов».
Летописная заметка, сохранившаяся в тексте «Сказания о Гришке Отрепьеве» краткой редакции, позволяет расшифровать известие Маржарета.
Весной Лжедмитрий завершил приготовления к походу на турецкую крепость Азов. В Москву и Подмосковье были вызваны воинские полки из разных концов государства. Описав присягу ратников на верность царю Василию, автор летописной заметки пояснил: «А черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарицы, и вси рязанские городы за царя Василья креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас, де, царевич Дмитрей Иванович жив».
Лжедмитрий I победил после того, как его поддержали ратные люди и население Северской Украины, а затем рязанцы подняли мятеж под Кромами. Служилые дети боярские и казаки из этих земель возвели на престол самозванца. Понятно, почему они охотно поверили слухам о спасении «Дмитрия» и отказались принести присягу новому царю. Вслед за тем они ушли «всем войском» — соблюдая боевой порядок — из- под столицы в Рязань.
Возвратившись в свои города, эти части подняли против Шуйского провинцию. От присяги уклонились Рязань, Путивль, Чернигов, Кромы, Севск.
После убийства самозванца Боярская дума обсуждала возможность созыва в Москве Земского собора, на котором присутствовали бы представители от всех городов. Но этот проект не был осуществлен. Причиной тому был мятеж в провинции.
Бояре предали труп Лжедмитрия неслыханному поруганию. Его нагое тело выволокли из Кремля и бросили в грязь посреди рынка на том самом месте, где годом раньше палач должен был обезглавить Шуйского. Рядом с самозванцем положили труп боярина Петра Басманова. Народ теснился подле убитых с утра до ночи. Тогда власти распорядились принести из торговых рядов прилавок длиной около аршина и положить на него «царя», чтобы народ мог лучше его рассмотреть. Исаак Масса побывал на площади и имел возможность разглядеть «Дмитрия». Он вблизи видел его раздробленный череп и насчитал на теле 20 ран.
Поляки утверждали, что в народе сожалели о смерти «царя». Враг самозванца Масса видел своими глазами, как некоторые москвичи, находившиеся в толпе, искренне плакали, другие глумились над убитым.
Чтобы искоренить в народе сочувствие к Лжедмитрию, Шуйские подвергли труп «торговой» казни. Присланные на площадь дворяне хлестали тело кнутом, приговаривая, что убитый вор и изменник — Гришка Отрепьев.
Во дворце были найдены маски и костюмы, заготовленные для маскарада. Самую безобразную «харю» (маску) привезли на торг и бросили на живот «чародея», в рот сунули дудку. Народу было объявлено, что еретик Гришка поклонялся тому самому идолу — нагло смеющейся «харе», которую нашли под царской постелью.
В день наречения на царство Василий Шуйский велел убрать тело с площади. Труп привязали к хвосту лошади и выволокли в поле за Серпуховские, или Болвановские, ворота. Там его бросили в «убогий дом», куда собирали умерших бездомных бродяг, которых некому было хоронить.
«Убогий дом» был переполнен до краев. Туда доставили тела всех погибших в день кровавого переворота, три дня валявшиеся на улицах столицы для устрашения сторонников Лжедмитрия. Исключение было сделано для одного Петра Басманова. Царь Василий разрешил Ивану Голицыну похоронить своего сводного брата Петра Басманова в ограде семейной церкви.
Тревога в столице не улеглась. В городе много толковали о знамениях, предвещавших новые беды. Когда труп самозванца везли через крепостные ворота, налетевшая буря сорвала с них верх. Потом грянули холода, и вся зелень в городе пожухла. Из уст в уста люди передавали вести о чудесах, творившихся подле трупа «Дмитрия». Ночные сторожа видели, как по обеим сторонам стола, на котором лежал царь, из земли
