жизни.
Рябов притворно вздохнул и заметил:
– Хорошо еще, что хоть кто-то может на тебя повлиять в этом мире. В следующий раз свои претензии я выскажу непосредственно ему.
Накопившаяся усталость не позволила мне правильно среагировать на рябовское высказывание:
– Ты совсем перепарился, Сережка. Я могу выслушать его пожелания, не больше того. Но что делать – это мне решать.
Рябов очень редко смеется, однако сейчас он хохочет от души. Прекрасный способ снять нервное напряжение, я сам так постоянно делаю.
– Ты имел в виду Котю? – выдавил Сережка и снова захохотал.
– Ну ты и сволочь, – искренне возмущаюсь я. – Разве можно так издеваться над своим непосредственным руководителем? Попробуй только накапать на меня хвостатому персидскому выродку, уволю без выходного пособия.
Я умею смеяться над собой, прекрасно понимая – это привилегия очень сильного человека. Появившаяся в гостиной супруга с недоумением посмотрела на нас. Еще бы, впервые увидела, что мы с Сережей не пикетируемся с тревожными лицами, а от души смеемся. Похоже, это встревожило ее куда больше, чем наше обычное поведение.
– Что случилось? – на всякий случай улыбнулась Сабина, демонстрируя готовность смеяться вместе с нами.
– Дорогая, ты не поверишь, – мгновенно опережаю возможный ход Рябова. – Сережка решил выйти замуж. Снова ложится в больницу на операцию.
Моя жена моментально передумала резвиться вместе с нами.
– Сейчас опять какую-то гадость скажешь, – прошипела она.
– Какая гадость, дорогая? Обычное дело. У Рябова в заду клитор вырос. Геморрой называется. Потому, как сказал поэт: “Лучше нет влагалища, чем очко товарища”… Кстати, ты не в курсе, анализы мочи обязательно натощак нужно сдавать?
Входной дверью моя благоверная грохнула куда сильнее обычного.
– Зачем ты это делаешь? – серьезным тоном спросил Сережа.
– Понимаешь, аптеку хочу открыть. Неподалеку от дома, – сообщаю коммерческую тайну. – Мне срочно понадобится сбыть партию просроченного седуксена. Я теперь точно знаю, кто купит его оптом, без скидки.
15
Даже несведущему человеку легче легкого разыскать офис концерна “Олимп”, благодаря его внешнему виду. Квартал, на котором расположено предприятие, находится в центре города и представляет из себя совокупность домов, мечтающих о свидании с бульдозером. Этих инвалидов от архитектуры назвать домами можно с большой натяжкой, кроме одного.
Между грозящими рухнуть в любую минуту сооружений, годных для съемок фильмов о послевоенной разрухе или строительстве нашей страны, ярким пятном выделяется прелестный двухэтажный особняк, реставрированный турецкими работягами. Тротуар перед входом в него выложен красивыми ровными плитами, словно бросающими вызов стоящему дыбом асфальту по соседству. Лично для меня этот особняк служит ярким подтверждением и без того твердого убеждения – бардак заканчивается там, где личные интересы берут верх над общественными.
Войдя в приемную, лишний раз понимаю – в своем городе я пользуюсь кое- какой популярностью. Секретарша, больше всего напоминающая скаковую лошадь в юбке, тут же перестала гарцевать на пишущей машинке и улыбнулась во всю вставную челюсть.
– Руководство у себя? – на всякий случай любопытствую, хотя прекрасно осведомлен: для меня, в отличие от многих посетителей, генеральный директор “Олимпа” постоянно свободен.
– Конечно, – продолжает напрягаться в искренней улыбке секретарша.
Это высшее признание моих заслуг перед обществом. Она даже не любопытствует по селектору, может ли принять меня ее строгий шеф.
Войдя в кабинет, присаживаюсь у огромного письменного стола, извлекаю из кармана зажигалку в виде пистолета с пачкой “Пэлл-Мэлла” и лишь затем здороваюсь:
– Ну, как дела, и как стоит, и почему печальный вид?
– Не плагиатствуй, – качает огромной головой, увенчанной гигантскими очками, хозяин “Олимпа”.
– Ты чего? Я просто цитирую. Вчера весь вечер с сыном о Пушкине говорили.
– Ну, со мной тебе за Пушкина вспоминать не придется, – настраивает меня на серьезный лад Котя. – Мне другое интересно: чего ты опять из себя Монте-Кристо корчишь?
– А ты знаешь, что в меня стреляли? – с явно перепуганным видом кошусь в сторону гигантского незашторенного окна.
– В тебя? – чуть ли не улыбается Гершкович, постукивая пальцами по столешнице. – Это ты им сказки рассказывай, а не сюда пену гони. В него стреляли… Да если бы это таки да случилось, уже вчера по всему городу начались бы такие истории… Только бы морг успевали загружать. Я твою манеру знаю. Или нет?
– Или да, Котя. Ты же не просто мой давний клиент, но и кореш. Понимаешь, я уже остепенился, веду себя почти спокойно. Благодаря твоим советам. Правильно?
– Мои советы… Тебя ж тошнит, когда кто-то начинает рассказывать дельные слова. Слушай сюда, у меня скоро встреча с австрийцами. Эти аферисты тоже будут гнать подливу, почти как ты. Давай говорить по делу. Зачем ты тянешь в суд конторы, которые и без тебя на ладан дышат?
– Они берут бабки ни за что.
– Кончай травить.
– Котя, милый, ну представь себе, ты нанял меня…
– Что, кому ты гонишь? Тебя наймешь, как же…
– Так я говорю, представь себе.
– Делать нечего, в такой халоймыс загружаться. Да с тобой только свяжись, как сразу начнется целая библиотека приключений на собственную задницу.
– Ты с Рябовым просто спелся…
– Или он тебя плохо знает? Хорошо, допустим я на свою больную голову тебя нанял. На здоровую этого почти никто не сделает…
– Так вот. Ты нанял, скажем, обеспечивать охрану. Смотришь, а я вокруг тебя суечусь босиком, в руках вместо нагана поломанная рогатка…
– Ну и что?
– А то, что такая охрана тебе даром не надо. И мне их услуги тоже не нужны.
– Кончай, давай. То ты, а это государственные конторы. Есть разница. Завтра все остальные начнут их в суд тащить – мы вообще без света сидеть будем.
– Покрой мне моральный ущерб от действий контор, которые ты прикрываешь – и закончим базар.
– Интересно говоришь.
– Или, Котя.
– Нет, мне другое интересно. Чего ты молчишь за материальный ущерб?
