неведомый ей Багрянский, покорно подпирающий «культурную» стенку здания, как лазутчик, прислушивающийся к тому, о чем судачат люди.
По роду своей деятельности Льву Багрянскому постоянно приходилось сталкиваться с публикой, для которой, как для профессиональных игроков в покер, скрывать эмоции стало производственной необходимостью. Это были искусные мастера своего дела, талантливейшие актеры, обладавшие к тому же недюжинной волей, но капризами судьбы-индейки обделенные реальными театральными подмостками. Подмостками им служила жизнь. На столь изощренном фоне раскусить весьма сложное состояние души, равно как и деловой настрой судьи Зуевой, о которой долго и упорно ему рассказывал директор «Слободы», для Багрянского было делом не самым сложным. Достаточно было услышать, на какие вопросы она стала «сбиваться», как стала все чаще копаться в бумагах и смотреть в зал невидящим взглядом, чтобы понять: она уже знает про инцест. Выжидать больше нельзя. Пора что-то наконец делать, чтобы хоть как-то повлиять на ход судебного разбирательства. Чтобы защитить от подлой несправедливости эту трогательную беззащитную парочку. Неужели со времен Шекспира так ничего и не изменилось в этом мерзком, насквозь прогнившем мире?! Должна же жить в нем хоть какая-то правда, хоть какие-то осколки честности и человеческого благородства!
Свое отношение к «вновь открывшимся обстоятельствам» Багрянский, точно так же, как накануне Зуева, до конца не понимал. Как ко всему относиться? Конечно, про это он слышал и читал. Отмахнуться и уверить себя в том, что эта тайна за семью печатями человеческих отношений его не интересует, было бы неправдой. Но и высокая мораль, на которую активно жмут в некоторых странах, по которой якобы брата и сестру в них принято судить за кровосмешение, тоже не очень-то его убеждала.
Впрочем, что толку сейчас копаться в себе и отвлеченно морализировать, когда эти двое детей вот-вот будут навсегда втоптаны в грязь. Этого нельзя допустить по определению. Багрянский достаточно хорошо разбирался в людях, чтобы не заметить в подсудимом Димке Сироткине малейшую червоточинку, намек на порок, живи в нем и то и другое. Тем более надо быть ослом, чтобы не просчитать ситуацию. Ясно, что в дело вовлечены очень серьезные силы. Это теперь не вызывает никаких сомнений. Эти силы обладают огромным влиянием, без особого труда манипулируют фактами, ключевыми фигурами на процессе, требуют правильного оскала прессы, доводят до истерики падкую на сенсации публику.
От собственной беспомощности Льву казалось, что он готов завыть. Правда, теплилась одна, очень маленькая, буквально микроскопическая надежда на судью. Уже хорошо, что в ходе самого процесса Зуева силится все понять, но, увы, до конца так и не понимает, что происходит в закулисье. Почему такая мощная негативная энергия совершенно неадекватно сфокусировалась на заурядной истории?
Даже современная беллетристика стыдливо обходит подобные банальные сюжеты, предпочитая копаться в запутанных отношениях политиков, бизнесменов, артистов, которые с удовольствием поставляют ей свое грязное белье. А тут, пожалуйста, стреляют из пушек по воробьям! Нет, что-то здесь не так. Так просто не бывает! Пушки расчехлены, даже если никто пока не слышит их раскатистого грохота. А вот воробьи... Может, в них, в воробьях, и кроется разгадка? Глупости! Воробью никогда не стать орлом. Да и по орлам палить из пушек, мягко говоря, накладно.
Багрянский инстинктивно стал понимать, причем основываясь не только на словах Корниенко, что судья на распутье и упорно пытается нащупать свою тропу в процессе, отличную от той, на которую ее некие кукловоды ненавязчиво выводят.
Это говорит о том, что она не ангажирована с самого начала. Ее, так сказать, разыгрывают «втемную». И скорее всего, потому, как абсолютно точно уверены, что Зуева сама, естественным ходом процесса приведет к нужному результату: упрячет парнишку в тюрьму. Еще немного, совсем немного, и она ступит на загодя устланную персонально для нее дорожку.
Краем глаза Багрянский заметил, что московская журналистка, как бы случайно проходя мимо, с жеманной обидой и готовностью тут же ее проглотить, посмотрела на него. Вопреки устоявшимся принципам, за которые он никогда себя всерьез не корил, Льву на этот раз действительно было не до баб.
И почему только он так близко к сердцу принял эту печальную историю? Может, где-то в глубине души завидовал и даже преклонялся перед способностью людей испытывать такие безудержные, очищенные от обывательских примесей чувства и страсти?
Будучи циником по профессии и по обстоятельствам – как без этого выжить? – он прекрасно понимал, что сам лично не способен на подобное сумасбродство. А как порой хочется отбросить условности и с головой броситься в омут, познать смятение, боль и радость. Интересно, был ли сумасбродом сам Шекспир или просто насочинял раздирающих читательские души историй?
Проводив взглядом коллегу, Багрянский по привычке стал звонить Духону, догадываясь, что вновь слегка перебирает и злоупотребляет отношениями с другом. Трубка не отвечала. «Ну, давай же, давай!» – нервно бормотал Лев, словно стараясь убедить находящегося в четырех сотнях километров от него далекого абонента, что тому непременно надо взять трубку.
Медитация не подействовала, после очередного гудка мобильная связь прервалась сама по себе. Ну вот, облом. И так всегда, когда надо решать что-то быстро.
Велико было его удивление, когда буквально через пять минут олигарх позвонил сам. Вот и не верь потом в медитацию и телепатию вместе взятые.
– Чего тебе неймется? – спросил Александр с ворчливым недовольством. – Из-за тебя пришлось закруглить деловую встречу.
– И что же? – в тон ему поинтересовался Лев. – Недобор по миллионам?
– Брось хамить! Тебе уж совсем не пристало обвинять меня в корыстолюбии. Ты прекрасно знаешь, деньги никогда не были для меня самоцелью. Говори лучше, что у вас там опять стряслось?
– Я, собственно, потому и звоню, что хорошо знаю твою некорыстолюбивую натуру, – поняв, что перебрал предыдущей фразой, попытался смягчить впечатление Багрянский. – Кстати, знаешь, сентиментальность – привилегия вождей. Истинный демократ должен быть коварным и безжалостным. Во всяком случае, этому учит наша российская действительность.
– Исчерпал лирические отступления? Давай к сути. Некогда мне, понимаешь?
– Тут, на процессе, как мы с тобой на днях и предполагали, все пошло наперекосяк. И чем дальше, тем больше.
– Опять ты за свое! Мы вроде договорились еще недельку присмотреться, – проворчал Духон, но разговора не оборвал.
Это обнадеживало, потому что обычно он не церемонился, если считал дальнейшее продолжение беседы неуместным. Ему все-таки было интересно.
– Откладывать нет смысла, мне и одного дня было достаточно, чтобы насмотреться и присмотреться, – убежденно заявил Багрянский.
– Скор ты, однако. Так серьезные вопросы не решаются.
– Решаются! У тебя выучился. Все зависит от обстоятельств. А обстоятельства складываются таким образом, что если тянуть резину еще неделю, боюсь, любое вмешательство может утратить смысл.
– Так что там у вас? – вновь спросил Духон. – Выкладывай.
– Во-первых, парня жестоко избили в камере. Я навел справки, на весь местный райотдел он – единственный арестованный, значит, били его сами же менты. Почему? Тут вариантов много. Во- вторых, главное, инцест... Знаешь такое слово? Попроси секретаря принести сегодняшний «Комсомолец», и тебе все станет ясно. В-третьих, судья из областного центра колеблется и сомневается. По-моему, она не куплена, если уместно такое выражение в данном случае. Скорее, ей напрямую не приказано топить Сироткина. На нее просто надеются без всяких приказов, что она именно так и поступит. Не знаю уж, почему. Скорее, в силу «правильности» характера, который, видимо, в ней оценили по предыдущим процессам. А она, возьми и засомневайся. Впрочем, пока она открыто эмоций не выражает. Но судя по некоторым моментам, явно не симпатизирует происходящему.– Ох, Багрянский. Опять фантазируешь? – скептически, но больше на всякий случай спросил Духон.
– Ничего я не фантазирую. – В голосе Льва зазвучали обидчивые нотки. – Она такие вопросы стала задавать... Нутром чувствую, она может стать нашим союзником. Только ей помочь надо. И поскорей.
– Коррумпировать, что ли?
– Я ж тебе русским языком говорю, она сама созревает.
Трубка надолго замолчала. Наконец Духон, явно в размышлениях, констатировал:
– Пожалуй, дружище, мы с тобой лезем действительно в серьезную историю.
Багрянский услышал в трубке шелест газетных страниц и догадался, что статья, о которой он говорил, уже перед Александром. Его затянувшаяся пауза как раз наверняка была вызвана чтением.
– Вернее, пока ты лезешь. – При этих словах у Багрянского все внутри натянулось как струна. Но после следующей фразы тут же отлегло. – Знаешь, у тебя поразительный талант сначала до слез разжалобить человека, а потом его же припереть к стенке. Куда теперь мне деться? Самому интересно. – Вновь последовала пауза. – Судя по всему, твой валдайский процесс пойдет по тому руслу, которое для него уже прокопали. В этом ты, Лева, прав, – наконец заговорил Духон. – Превентивные меры вряд ли принесут результат. Так что можешь не сомневаться, я, конечно, распоряжусь, чтобы немедленно к процессу подключили опытного адвоката. Как тебе, например, такая кандидатура, как Бахтин? Его хлебом не корми, в кого хочешь вцепится.
Багрянский даже задохнулся от удовлетворения. Этого известного адвоката
