— Так я тогда малюткой был, шести лет. Да и плакал я не от боли, а от обиды. Меня Иван с амбара спихнул.
— А я скажу, что и сейчас вы не намного старее. На вас ведь каждый француз зарится. Смешно сказать — все в долгах. В лавках задолжали, вчера портной наведывался, я ему одно твердил: по-вашему не разумею. Даже оружейник, который собачку у пистолета чинил, и тот на нас долг написал. И думаете, не знаю почему? Да потому что этот диавол мусью Сюрвиль вас до нитки обобрал!
В сердцах Матвей показал Прошке кулак.
— Во-первых, это не твоего ума дело, а во-вторых, я все деньги отыграл. Отыграл!
— Коли отыграли, то где они?
— Прохор, иди спать. Ты кого хочешь переговоришь. Я хотел сообщить тебе приятную новость, теперь не буду.
— Понятно, рожей не вышел? Где ж нам…
Снятый с ноги и ловко брошенный башмак угодил в уже закрытую дверь. Тихо… А ведь Прошка прав. Надо потребовать у Сюрвиля деньги. Категорично! И без экивоков… В конце концов, это долг чести. Но почему-то, если долг чести касается Матвея, он платит его немедленно. Кольцо с брильянтом отнес ростовщику и заплатил. А у милейшего Сюрвиля долг чести заменяет обаятельная улыбка: «Конечно, мой драгоценный друг, я непременно отдам все до последнего су… но повремените… два дня, нет, неделю…» Эта проклятая неделя тянется уже полтора месяца.
С месье Сюрвилем Матвей познакомился сразу по приезде в Париж, но за год знакомства так и не разгадал характера этого удивительного человека. Виктор Сюрвиль, умный, образованный, остроумный, был любимцем дам и предметом зависти кавалеров. Леший знает, где он умел достать самый модный камзол, парик и башмаки, если у него никогда не было денег. Месье Сюрвиль водил самые высокие знакомства, говорили, что он вхож к самим министрам, но никто во всем Париже не знал, кем был его отец, где находятся его поместья (да и есть ли они вообще?). Единственное упоминание о родословной состояло в оброненной походя фразе, что его предок участвовал в крестовых походах. Мало ли кем он там участвовал? Может, слугой был у богатого султана. Но ведь не переспросишь. Сюрвиль вел себя так, что любое его слово следовало принимать за правду.
На поиски этого человека и отправился Матвей на следующий день. Сюрвиль — человек светский, раньше полудня не вставал. Найти этого светского человека тоже было трудно, потому что своего адреса он никому не давал, и Матвей даже предположить не мог, где живет кавалер: во дворце, в гостинице или в снятых комнатах. Но были общие знакомые, которые не делали тайны из места своего обитания. Сюрвиля обнаружили в гостиной некоего господина Гебеля, негоцианта, вольнодумца… словом, хитрой бестии.
— О, князь Козловский! Какой счастливый случай привел вас сюда? Садитесь, мой друг. У нас спор, и вы его рассудите.
— Представьте себе игру. Фортуна поставила перед вами урну, а в ней бумажки с написанными на них жребиями, — присоединился к хозяину дома Сюрвиль. — Какой выбрали бы вы, как лекарство от скуки? Там на выбор: ум, честь, богатство, любовь, слава…
— Сюрвиль выбрал авантюру со шпагой в руке, говорит, что ничто так не разогревает кровь…
— Я бы выбрал здоровье, — сказал Матвей с серьезной миной, — здоровому скучать веселее, чем больному.
Посмеялись. Потом Матвей перешел к главному.
— Виктор, у меня к вам приватный разговор.
— От господина Гебеля у меня нет тайн, — улыбнулся Сюрвиль. — Поэтому если дело не касается чести какой-либо дамы, то говорите тут. Я сделаю для вас все, что в моих силах. Вы же знаете, как я вас люблю!
— В этом у меня нет сомнений, — пробормотал Матвей и умолк, язык, что называется, прилип к гортани. Ведь стыдно просить человека о том, что он сам должен был давно сделать без всяких напоминаний.
А с Сюрвиля как с гуся вода, смотрит на Матвея с прищуром, улыбается, барабанит пальцами в перстнях по подлокотнику кресла. Его мысли заняты собственной персоной, он выбрал авантюру со шпагой, а до Матвея ему и дела нет. Вспомнилось вдруг, как сидели они вместе в трактире. Сюрвиль был там с приятелем и тоже говорил с улыбкой: не стесняйтесь, у меня от него секретов нет. Матвей и выпалил: не согласитесь ли быть моим секундантом? Сюрвиль согласился немедленно, вопрос чести, даже чужой, был для него превыше всего. Они обсудили условия дуэли, а потом Сюрвиль взялся проводить Матвея и уже приватно, один на один, потребовал плату за секундантство: «…вот эту булавку, мой друг. Вы понимаете, дуэль дело небезопасное. Булавка с брильянтом — это залог. Если я попаду под арест, то ваша булавка поможет мне обрести свободу».
Дуэль прошла гладко, все остались живы, никто не наказан, честь спасена. Своей булавки Матвей больше не увидел.
— Обстоятельства мои таковы, — начал Матвей решительно, — что я должен отбыть на родину. А для этого мне необходимы деньги. Поймите, Виктор, я бы никогда не осмелился напоминать вам, но положение мое безвыходно.
Ни один мускул на лице Сюрвиля не дрогнул.
— Друг мой, какая насмешка судьбы. Мне ведь тоже выпало дальнее путешествие. Я еду в Варшаву.
Но даю слово, как только я вернусь, долг будет возвращен сполна.
— Но я не могу ждать! — запальчиво воскликнул Матвей.
— Ну будет вам. Париж полон ростовщиков. Займите пока…
Матвею хотелось крикнуть: вот вы и займите! Но он только запунцовел, как рак, отвернулся к окну и стал выбивать пяткой дробь. Мысли в голове громоздились, как грозовые тучи: «Сейчас я вызову этого суетного, тщеславного, мелочного хлыща на дуэль… Для этого надо только сорвать парик с его надменной башки. А месье Гебеля, кота гладкого, в секунданты. Сюрвиль выберет шпаги… и отлично!»
Сюрвиль все еще улыбался снисходительно, но Гебель, недаром он был негоциант и атеист, почувствовал настроение русского гостя и, зная его горячий нрав, спросил голосом деловым и будничным:
— А велик ли долг?
Матвей назвал сумму.
— Насколько я понимаю, деньги, господин Козловский, нужны вам на дорожные расходы.
— Именно.
— И насколько я могу предположить, вы поедете тоже через Варшаву.
— Вероятно.
Гебель повернулся к Сюрвилю.
— А почему часть пути князь Козловский не может проделать в вашей карете? Это покроет большую часть долга, а недостающую сумму вы сможете вручить князю Козловскому в Варшаве. Я думаю, там вам легче будет раздобыть деньги. — Гебель сделал ударение на слове «там».
— Карета четырехместная, — раздраженно сказал Сюрвиль, всю его томность как рукой сняло, — но со мной едет Огюст Шамбер. И мы не можем обойтись без слуг.
— Я знаю про Шамбера. А от ваших слуг мало проку.
— Без моего Прошки я никуда не поеду, — быстро сказал Матвей, понимая, что разговор принимает серьезный оборот. — Не могу я бросить Прошку в Париже.
— Его к кучеру на козлы, — уверенно продолжал Гебель, доброжелательно глядя на Сюрвиля, и не поймешь, то ли приказывает, то ли уговаривает. — А лишний человек в карете не помешает. Кроме того, приятно оказать услугу русскому представительству.
— Ну, если вы настаиваете, — промямлил Сюрвиль, он был рассержен, а скорее обижен. Но, пожалуй, и это не точно. Просто Матвей никогда не видел месье Виктора столь серьезным.
— Ну вот и славно, — подвел черту Гебель.
— Когда вы едете? — Матвей все еще колебался, слишком уж все это было неожиданно.
— Думаю, дня через три. Вас известят. И поторопитесь с бумагами. Вам предстоит пересечь несколько границ. Впрочем, не мне вас учить.
