Вишневый радиоприемник «Телефункен» – там, в той комнате мая 1955-го, – умолк. Четырнадцатилетние подруги Роза Пархоменко и Адель Архипова все еще продолжали кружить в танце, тесно обнявшись, уже в отсутствие музыки.
Приемник выключила та, чье имя в Электрогорске долго, очень долго потом не произносили вслух, используя лишь ее страшное прозвище. Она смяла папиросу «Герцеговина флор» в фарфоровом блюдце, встала с венского стула, на котором сидела, подошла, протянула тонкую, унизанную серебряными кольцами руку и погладили девочек по нежным щекам – сначала Аду, потом ее – Розу.
– Мама, успокойся! Я сейчас принесу тебе твои таблетки. – Михаил Пархоменко как ошпаренный вылетел из гостиной.
Роза Петровна ощущала в душе тупую материнскую нежность к слабости и суетности младшего сына.
Ничего, ничего, ничего, кроме нежности и презрения…
Так мало мужского в нем, а туда же лезет, кобель…
Так мало мужского. Только страсти, только слабости. Нет, на него просто невозможно сердиться.
Глава 12
ЗАГАДКИ НАЧИНАЮТСЯ
Домой из киноархива Катя всегда возвращалась рано. Вот еще и шести нет, а она уже идет по родной Фрунзенской набережной. Напротив Нескучного сада – ее дом. Но она всегда зависает в квартале от него – в летнем кафе с полосатыми тентами и отличным видом на Москва-реку.
Вот и сейчас. Не так легко найти свободный столик, хотя и день будний, и час еще рабочий.
Катя выбрала столик поуютнее, расположилась, бросила сумку. Сквозь темные очки от солнца мир сер, долой их? Но солнце в этот пусть и вечерний час еще ярко.
Долго еще до заката.
Катя заказала яблочный фрэш и минералку. Расстегнула под столом застежки итальянских сандалий и, высвободив ступни, поставила их на теплый асфальт. С босыми-то ногами…
Итак, о чем начнем размышлять неспешно – о доме или о работе?
Ну, дома, скажем, все по-старому. Затененные от дневного жара жалюзи и шторами окна квартиры. Сумрак, пустота и одиночество. Подружка Анфиса Берг все уговаривает ее «организовать дома кондиционер». Но Катя не любит кондиционеров. Проще открыть балкон настежь и оставить так на ночь, чтобы ветерок с Москвы-реки освежал и бодрил.
Подружка Анфиса, рьяный фотограф, все это лето мотается по командировкам по Русскому Северу. От Валаама до Мурманска, а сейчас и еще хлеще – занесла ее судьба куда-то совсем на Север Крайний, на берега Ледовитого океана. Когда звонит, захлебывается от восторга и от кашля – тут вам и ледоколы, и вездеходы, и чайки-крачки, и чуть ли не белые медведи и мужественные мужики – суровые симпатяги метеорологи, нефтяники, газовики и какие-то еще «полярники». Готовит выставку фотографий, по телефону хвалится, что «пила чистый спирт – правда, всего один раз, уж очень мы все замерзли». Это в августе-то месяце замерзли, мама моя…
Выставку потом осенью сделают в крохотной галерейке на Гоголевском бульваре, забредут туда два с половиной тощих рафинированных критика, пара-тройка прикольных типов из светского междусобойчика и мы – Анфискины подружки. И станем охать и ахать, разглядывать фотки – какой он дикий и прекрасный Русский Север.
Вот с чего вдруг среди неспешных воспоминаний «про подружку Анфису и ее северные приключения» эта вот мысль? Ну к чему это? Зачем?
И так ведь все ясно. Не буду…
Там, в архиве, все пленки из комнатки за железной дверью беспощадно приговорены к уничтожению в рамках «акта на списание и утилизацию».
Итак, что у нас дальше согласно очередности…
Муж Вадим Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценным В.А.».
Ах, как же он надоел, этот вечный муж Драгоценный. Столько времени ошивается за границей – больше года уже со своим работодателем Чугуновым, у которого служит телохранителем. Старый хворый олигарх Чугунов, которого уже все врачи давно приговорили – мол, и до весны не доживет, коньки откинет, несмотря ни на какие клиники, – наплевал на все приговоры и твердо встал на путь выздоровления.
Это они с Драгоценным в Канаде нашли какого-то шамана индейского в резервации, и тот поплясал вокруг Чугунова, постучал в бубен, позавывал, вызывая духов предков, и когда те явились на рандеву, препоручил им душу «Чугуна» на лечение и хранение.
И старый больной олигарх Чугунов, кажется, воскрес. Теперь вот в Монте-Карло – якобы в лечебнице, но на самом деле старик дни и ночи играет. Радуется жизни! С Драгоценным он за все эти годы так свыкся, что считает его почти что за родного сына.
И что самое интересное, муж Кравченко – Драгоценный теперь, когда работодатель его стал стар и беспомощен, отбросил всякую критику в его адрес и почитает его за родного отца. Возится с ним, заботится о нем…
Вот и жену, ее, Катю, фактически оставил… уехал, променял на Чугунова.
Она прежде думала – рассчитывает на наследство Драгоценный. Чугунов бездетен, одинок, а капитал у него фантастический. Но нет, не в деньгах дело.
Деньги – немалые суммы каждый месяц Драгоценный кладет на ее кредитную карту. И она деньги берет и тратит.
Да, насчет того, откуда она обо всем этом знает – про канадского шамана, про выздоровление Чугунова, про Монте-Карло, чтоб его черти взяли…
Так Драгоценный звонит… не ей, другу детства Сережке Мещерскому. А тот как по испорченному телефону – Кате.
Больше всего Мещерский страшится их с Драгоценным развода. Хотя чего ему-то беспокоиться? Выходит, есть причина. Ох, парни…
На фиг вас всех. И мужа, и друга детства, и… ну того, другого, о ком порой думаешь, хотя и запретила это себе.
Там все ложь, так похожая на правду, или правда, похожая на ложь. И совсем, совсем, совсем ничего личного… Хотя как сказать.
Как-то тут среди ночи ее разбудил звонок по мобильному. Номер высветился иностранный. Она решила, что это Драгоценный, а потом, услышав ту тишину… ту особенную тишину, поняла, что нет.
А может, то все приснилось.
Оттуда никаких звонков в принципе проистекать не может.
Это как путешествие в Аид.
Итак… аидом этим самым, преисподней, тленом мертвечины попахивает и в Электрогорске. И за полвека дух этот все еще не выветрился. Один случай жуткий, второй – странный.
Ничего хорошего нет в том, когда в считаные дни происходят вот такие совпадения. Одно и то же место происшествия.
