об этом станут спрашивать.
– Кто?
– Те же, как и в прошлый раз. Снова придут к нам. Возможно, даже вызовут на допрос. Лучше нам обсудить все сейчас. Договориться. Чтобы не вышло вреда.
Желтый фонарь-прожектор слепил глаза Розе Петровне. Слепил так беспощадно, что она ощущала себя растворенной, распавшейся на атомы в кромешной тьме.
Тьма как смерть…
О, погасите, погасите, задуйте пламя, разбейте чертову лампу…
– Что ты приняла, Наташка? Бог мой, что ты приняла на этот раз, какой наркотик?
– Ничего. Вы слышали, что я сказала? Сегодня вечером в городе кое-что произошло. Нам надо поговорить, мама.
Глава 24
ОСТАНОВКА – «ШКОЛА»
В морг на осмотр тела в пятом часу утра Катя ехать отказалась. Полковник Гущин и сам не торопился. Катя видела – он напряженно ждет звонка из больницы. Как там остальные потерпевшие? Как их состояние? Не появятся ли другие покойники?
Но из больницы не звонили. И, закончив с опросами первой партии свидетелей, Гущин все же решил ехать в морг осматривать труп. Из Областного бюро судмедэкспертиз в этот ранний час вызвали опытного патологоанатома, эксперты-токсикологи, закончившие забор образцов для исследования на «поляне» ресторана «Речной», тоже не покидали Электрогорск, терпеливо ждали, чтобы присутствовать на вскрытии.
– Без ясных данных судмедэкспертизы мы пока блуждаем в потемках, – сказал Гущин. – У меня от всех этих показаний в голове такая каша. Позже начнем разбираться детально. Во всей этой истории ведь есть еще предыстория.
Катя про себя подумала: о да, еще какая предыстория. И вы, Федор Матвеевич, мне расскажете известную вам часть, а я с вами поделюсь еще более «ранней версией».
Но это потом, позже. А пока…
– Я протоколы отксерю, почитаю и подчеркну то, что мне покажется важным, – Катя вышла вслед за Гущиным в коридор: пусть старик, уезжая, знает, что она в отделе, сидит тихо как мышь, бумагами шуршит. То, что она собиралась предпринять в это утро, показалось бы Гущину странным, ну совершенно не относящимся к происходящему. И он бы этого, конечно, не одобрил.
Ладно, мы всегда шли своим путем. Пускай кривым и неторным, но к разгадке тайн прямых путей нет.
Расставшись с полковником Гущиным, Катя тут же начала заглядывать в кабинеты, где следователи продолжали допросы. Искала она повара ресторана «Речной» – его показания они с Гущиным слышали лишь в форме беседы с оперативником, после которой последовал официальный допрос следователем прокуратуры. Закончился ли тот допрос?
Да, закончился. Катя столкнулась с поваром ресторана уже на пороге кабинета, его отпустили.
– Извините, пожалуйста, не могли бы вы уделить мне несколько минут? – спросила Катя. – Если хотите, поговорим по пути, уже светло, вы далеко живете?
– Да нет, пешком дойду, – повар похлопал себя по карманам куртки. – Сигареты, курить хочу – умираю, а там у вас в отделе датчики пожарной сигнализации.
– И камеры наблюдения. В ресторане вашем камер нет?
– Только на входе, но сейчас залы мало кто заказывает, особо популярна летняя веранда и наша площадка на берегу реки. Меня уже следователь спрашивал про камеру наблюдения.
– Да, да, я только вот думаю, что даже если бы там на каждом дереве камер понатыкали, это мало бы помогло. А вы как считаете?
Повар щелкнул зажигалкой и закурил. Они стояли во дворе Электрогорского УВД, где в этот ранний час уже столько полицейских машин.
И заря… какая-то слишком безмятежная, слишком красочная алая… кумачовая заря занималась там, на востоке, над заводскими корпусами. От бессонной ночи и волнения глаза повара были красными как у кролика, вдыхая с жадностью дым, он морщился. Катя вспомнила его фамилию из протокола – Ермолюк.
– Жаль, что испортили ваше фламбе, – сказала Катя. – А вы верите, что прошлое возвращается?
– Что?
– Я слышала, что вы говорили оперативнику, интересовались – не местный ли он. С местными на эту тему говорить проще, да?
– На какую тему?
– Вы знаете на какую. Болезненную. Давно, очень давно похороненную тему, вроде бы забытую. Это же ваши слова во время допроса?
– Я живу на Фабричной улице, не надо меня провожать, вам ведь еще возвращаться, давайте тут поговорим.
– Я знаю про «отравительницу детей» Любовь Зыкову, – сказала Катя. – Ведь это о ней вам рассказывала ваша мать? Так, по-вашему, прошлое вернулось?
– Нет, ничего такого я не думаю. Это старая история пятидесятых годов. Но это не легенда. Все это было на самом деле тут у нас, в Электрогорске.
– Я знаю. Когда вы на банкете увидели пострадавших, тех девушек, вы ведь про это вспомнили?
– Вспомнил. И вспомнят все, кто тут живет, кто родом отсюда. Вы не представляете, какие уже сейчас слухи начали расползаться по городу.
– И какие же слухи?
– Такие, что наш ресторан можно закрывать. И все городские кафе тоже.
– Ваш ресторан тут ни при чем.
– А тот лагерь пионерский тоже был ни при чем, так на том месте вот уже полвека пустырь, лес, бурелом. А гальванический цех в развалины превратился. Как бельмо на глазу у всего города столько десятилетий, а ни у кого рука не поднялась эти развалины сломать, потому что… потому что это наш Электрогорск, понимаете?
– Нет, не понимаю, при чем тут гальванический цех?
– Так ведь ее сожгли там, эту ведьму, эту тварь.
– Любовь Зыкову?
– А говорите, что все знаете.
– Я не сказала, что знаю все, – Катя заглянула в лицо повара Ермолюка. (Невзрачный, невысокий, лет сорока, в помятых брюках, со впалыми щеками, под мышкой держит аккуратно свернутую белую форменную поварскую куртку с золотыми пуговицами.) – Как такое могло быть, что ее сожгли в цеху? Ее ведь увезли из Электрогорска в Москву, в тюрьму.
Хотелось еще добавить – ее ведь снимали для учебной кинохроники сотрудники киностудии МВД. Но она не сказала об этом повару Ермолюку.
– Ее потом привезли сюда к нам, мне мать рассказывала, в город, то ли на очные ставки, то ли чтобы на месте все показала сама – там, в лагере. А народ вышел на улицы. Родители школьников – тех, которые умерли от ее яда, и тех, кто в больнице еще оставался. И вообще, все горожане. Эти ваши менты они ничего не сумели сделать с толпой. И толпа ее схватила и потащила к цеху гальваники. И там ее бросили в емкость и включили рубильник, дали заряд на тысячу вольт. Она сдохла, сгорела. На старом кладбище ее могила.
– Что же там похоронили – горсть пепла? – спросила Катя.
– Можете сами убедиться, на кладбище – могила, там нет имени, но все в городе знают. Все дети Электрогорска знали… Я сам туда ходил с ребятами, когда мы в школе учились.
– А как ее поймали, ваша мать вам не рассказывала?
– Схватили, арестовали.
– А я могу утром побеседовать с вашей матерью?
– Она умерла два года назад.
