тридцать — на крыше не высидеть. Ощущение такое, что сейчас на тебя наедет каток. Расплавит и закатает в асфальт. И если бы не кондиционер и плотные шторы — в комнате тогда тоже не уснуть. Даже цветы на подоконнике не выдерживали жары. Поэтому летом каждое утро их нужно было спускать на пол, а вечером опять поднимать на подоконник. Лена любила поздно вечером выключить кондиционер и открыть окно, распахнуть железную решетку — защиту от воров и посидеть на подоконнике, задрав на него ноги. С улицы пахло зноем и пылью. Недалеко на углу светила лампочка на уличном столбе, и в ее свете хорошо было видно, как вьются в электрическом луче мошки. Пыль на листьях деревьев совсем не видна в темноте, и они кажутся изумрудными на фоне темного асфальта. Главное — не забыть на ночь запереть решетку. Когда она сидела на подоконнике еще при папе, он, смеясь, сравнивал Лену с севильской красавицей, которая поджидает молодых кабальеро с гитарами.
— Ждешь кабальеро, а является цирюльник, — отвечала Лена. И действительно, за время ее учебы в институте ни одного предложения руки и сердца ей не поступило. Видно, кабальеры перевелись, усмехалась она, но особенно не расстраивалась. Замуж ей не хотелось. Она видела, как крутилась мама и дома, и на работе. И это было еще ничего, потому что мама крутилась для папы. А вот для кого придется крутиться Лене? Вовсе не факт, что это будет достойная этого кручения кандидатура. Поэтому к своему одиночеству Лена относилась до поры до времени снисходительно. Только в последнее время ее стало раздражать, что у некоторых школьных подруг дети уже ходят в садик, а институтские знакомые, узнав, что она до сих пор не замужем, как-то заминаются. И в компании, в которых уже собираются с женами и мужьями, не приглашают. Вот и мама хоть и деликатно, а все равно намекает, что вроде бы пора уже Лене подыскивать пару. Понятно, что мама родной человек, а все равно противно.
Лена прошлась по кабинету, открыла окно, раздвинула шторы, выглянула сквозь решетку на улицу.
Как приятно, когда тепло. А в преддверии осени даже еще приятнее. Сколько еще продлится такая благодать? Мягкий сентябрь Лена любила, пожалуй, даже больше, чем жаркие летние месяцы. Боже, как выросли напротив их дома карагачи! А ведь их сажали в тот год, когда она только пошла в школу. Летом они почти не дают тени, зато и полива не требуют. Ветки у них тонкие, устремлены почти вертикально вверх, а листья маленькие, зубчатые, жесткие… Сейчас серебрятся от пыли в свете фонаря. Засухи карагачи не боятся. Лена выставила на подоконник цветы, сбрызнула их из специальной пластмассовой бутылки, вдохнула полной грудью. Хорошо! Реку отсюда не видно, она делает изгиб дальше, через улицу, под обрывом. А все равно с ее берега тянет полынью, и слышно, как стрекочут цикады. Юг, да и только.
Лена включила на письменном столе настольную лампу. Ей с самого детства нравилась «папина» комната. Когда она была маленькой, она любила заползать под его письменный стол. Отец готовился к лекциям, а она сидела там у него в ногах и наблюдала, как шевелятся его ступни в вельветовых тапочках. Иногда отец скидывал тапочки и оставался в носках. Его теплые, слегка шевелящиеся ноги странным образом привлекали ее. Ей даже нравился их запах, а если становилось скучно, она начинала щекотать ему подошвы.
— Лен, ну пусти! Лена! — Его голова опускалась к ней под стол. — Ну погоди немножко! Еще минут пятнадцать. Я допишу страницу и поиграю с тобой.
— А страница большая?
— Нет, только не отвлекай.
Она знала, что надо сидеть тихо. Тогда папа закончит быстрее и у него будет хорошее настроение. И он будет играть с ней не отвлекаясь. А если она помешает, он каждые пять минут будет подбегать к столу и что-то там дописывать. И играть будет невнимательно. А это неинтересно, лучше уж подождать.
— Пап, а кем я буду, когда я вырасту?
— Не знаю.
— А какие на свете есть работы?
— Разные. Можно быть продавцом в магазине. Можно кондуктором в троллейбусе. Или дворником во дворе. Но, на мой взгляд, это неинтересно.
— А что интересно?
— Интересно учиться.
— А ты ученый?
— Я — ученый. И ты, как выучишься, будешь ученая.
Ей запомнился банкет по случаю присвоения отцу звания профессора. Это было, когда она училась классе в третьем. Сколько тогда набилось народу в их квартиру! Лена и не подозревала, что в их большую комнату, как тогда называлась гостиная и где мамой был организован шикарный стол, могут поместиться человек тридцать! Кого тогда здесь только не было! И какие-то бритые старики, и довольно занудливые дамы, и хорошенькие девушки (как мама потом говорила — «твои лаборантки»), и, наоборот, бородатые студенты… И все так веселились, что Лена вместе со всеми чуть живот не надорвала от хохота. Свой «защитный» банкет сравнивать с папиным теперь было просто нелепо.
Она подошла к дивану, на котором мама постелила ей постель. Как мама все-таки хорошо умела организовывать их жизнь. Она, Лена, наверное, так никогда не сумеет. Этому дивану лет почти столько же, сколько самой Лене. А он вовсе не выглядит истрепанным или старомодным. Ага, мама заменила обивку дивана и подушек — папа любил подкладывать их под спину, когда читал, а она сразу даже и не заметила. Наверное, она в папу. Его такие мелочи никогда не интересовали. Как странно, казалось бы, такая мелочь — другой цвет обивки, а комната уже перестала быть полностью «папиной». Теперь она скорее нейтральна. Даже больше напоминает музей, музей ученого. Диван, письменный стол с лампой и книжные шкафы — от пола до потолка по всему периметру комнаты. Теперь хотя бы один из этих шкафов придется занять ей, Лене.
Она вышла из кабинета и просунула голову в мамину спальню.
— Мам, ты спишь?
Светлана Петровна уже в ночной рубашке и с кремом на лице читала в свете ночника книгу. Красивая все-таки мама женщина. И очень приятно, что все говорят, что она, Лена, на нее похожа.
— Мам, какой из папиных книжных шкафов мне можно занять?
— Любой. — Мать подняла от книги глаза. В неярком свете они казались темными и очень-очень грустными. — Не трогай только полки слева, те, которые ближе к двери. На них — мои медицинские книги. А внизу — альбомы с фотографиями. В остальных шкафах папины книги. Я думаю, чтобы освободить несколько полок, их можно уплотнить — поставить в два ряда. Тебе самой какой шкаф больше нравится?
Лена пожала плечами.
— Даже не знаю. Мне все равно. Ну, может быть, тот, который в центре. У него по бокам смешные завитушки. Я их в детстве любила рассматривать.
Мать усмехнулась:
— Папа говорил, что они напоминают ему рог горного козла. Символ богатства и мудрости в какой-то мифологии.
Мать захлопнула свою книгу:
— Но, по-моему, сейчас уже поздно. Завтра разберешь.
— А я и не собираюсь. Просто так спросила. — Лена вдруг скользнула к матери под одеяло. — Мам, как ты жила без папы весь этот год? Тебе было очень трудно?
Светлана Петровна потерла лоб:
— Ой, Лен, давай спать. Как-то жила. — Лена прижалась к ее плечу, стала тереться носом. — Ну что ты, маленькая? Работала. Ждала твоей защиты. Ждала, приедешь ты или не приедешь. Теперь буду ждать, как у тебя сложится жизнь дальше… Лен, перестань меня кусать!
— Тебе было бы очень плохо, если бы я не приехала?
— Не знаю. Все было бы по-другому. Но что сейчас говорить об этом? Ты ведь не собираешься назад?
— Вроде нет. Это в Москве считают, что мы здесь — провинциалы. А на самом-то деле, провинциалы как раз там. Приезжают в Москву, живут в ней годами, а душа-то все равно далеко.
Мама повернула голову, погладила дочь по волосам.
