о том, что какая-то женщина хочет на них посмотреть.
— Идите сами, — ответил Майкл. — У меня тут полно работы.
Почти все сироты хотят, чтобы их усыновили. Они мечтают о богатой и доброй семье, которая заберет их с собой в новую жизнь, полную любви и благоденствия. Но Кейт и ее брат с сестрой ни о чем таком не мечтали. Более того, они упрямо отказывались признавать себя сиротами.
— Наши родители живы, — говорила Кейт, или Эмма, или Майкл. — И когда-нибудь они вернутся за нами.
Разумеется, эту уверенность ничто не поддерживало. Ровно десять лет назад, снежной ночью в канун Рождества, дети были оставлены в приюте Девы Марии на берегу реки Чарльз, и с тех пор от их родителей или других родственников не было ни слуху ни духу. Они даже не знали, что означает буква П, заменившая им фамилию. Тем не менее все трое продолжали твердо верить в то, что их родители однажды вернутся. И все благодаря тому, что Кейт неустанно напоминала Майклу и Эмме об обещании, данном мамой в последнюю ночь перед расставанием — мама сказала, что они снова будут вместе, одной семьей. А раз так, то сама мысль об усыновлении чужими людьми была для них абсолютно неприемлемой. К сожалению, на этот раз приходилось руководствоваться другими соображениями.
— Мисс Крамли говорит, что это наш последний шанс.
Майкл вздохнул и выронил из руки свой камень. Потом подобрал с земли фонарик и молча побрел к выходу вместе с сестрами.
За последние десять лет дети сменили не менее двенадцати самых разных приютов. Самый краткий срок их пребывания составил две недели. Дольше всего они прожили в своем первом сиротском доме, в приюте Девы Марии. Почти три года. Но потом приют Девы Марии сгорел дотла вместе со своей настоятельницей, доброй женщиной по имени сестра Агата, которая относилась к детям с особой заботой, однако обладала пагубной привычкой курить в постели. Отъезд из приюта Девы Марии стал началом их долгих скитаний из одного сиротского заведения в другое. Не успевали они обосноваться в одном месте, как их уже отправляли в новое. Наконец дети перестали рассчитывать на то, что задержатся где-нибудь дольше, чем на несколько месяцев, и оставили попытки завести друзей. Они научились рассчитывать только на себя.
Причина их постоянных перемещений заключалась в том, что с точки зрения усыновления дети считались «бесперспективными». Чтобы принять в семью одного из них, нужно было забирать всех троих. Но люди, желающие одним махом усыновить сразу троих детей, встречаются крайне редко, а всевозможные мисс Крамли, в свою очередь, не отличаются долготерпением.
Кейт понимала, что если они не понравятся прибывающей леди, то мисс Крамли непременно воспользуется этим поводом, чтобы заявить: она-де лезла из кожи вон, но дети оказались абсолютно безнадежны, поэтому их следует немедленно перевести в другой приют. Единственная надежда была на то, что если они будут вести себя паиньками, то даже в случае неудачи мисс Крамли будет не так-то просто сбыть их с рук. И дело было вовсе не в том, что детям как-то особенно полюбился этот приют. Вода здесь была ржавая. Постели жесткие. Еда такая, что если съешь слишком много, то разболится желудок, но если съешь слишком мало, то живот все равно будет болеть — уже от голода. Нет, главная проблема заключалась в том, что на протяжении всех этих лет каждый новый сиротский дом был хуже предыдущего. Честно говоря, когда полгода тому назад они прибыли в «Приют для безнадежных и закоренелых сирот имени Эдгара Алана По», Кейт решила, что на этот раз они точно достигли дна. Но теперь она спрашивала себя: что, если на свете есть место еще хуже?
И ей совсем не хотелось в этом убедиться.
Через полтора часа, умытые и переодетые в лучшую одежду (которая, честно говоря, оставляла желать много лучшего), дети постучались в дверь кабинета мисс Крамли.
— Войдите.
Кейт вошла, держа за руку Эмму. Майкл шел следом за сестрами. Перед этим Кейт проинструктировала брата с сестрой: «Просто улыбайтесь и говорите поменьше. Кто знает? Может быть, она замечательная. Тогда мы сможем пожить у нее, пока папа с мамой не вернутся».
Но стоило Кейт увидеть огромную женщину в пальто, состоявшем из одних белых перьев, с сумочкой в виде лебедя и в шляпке, над которой угрожающе раскачивалась лебединая голова на изогнутой вопросительным знаком шее, как ей сразу стало ясно, что этим надеждам не суждено сбыться.
— Значит, это и есть наши подкидыши? — прогремела миссис Лавсток, делая шаг вперед и угрожающе нависая над детьми. — Вы сказали, их фамилия П?
— Да, миссис Лавсток, — залебезила мисс Крамли. Она едва доставала исполинской гостье до пояса. — Эти трое у нас самые лучшие. Ах, я их просто обожаю! Мне будет очень больно с ними расстаться, но я скреплю свое сердце. Ведь я буду знать, что мои крошки попадут в такой замечательный дом!
— Хмф.
Миссис Лавсток наклонилась, чтобы получше рассмотреть детей, и голова лебедя тоже с любопытством подалась вперед.
Скосив глаза, Кейт увидела, что ее брат с сестрой ошарашенно разглядывают птицу.
— Я желаю сразу же предупредить вас, — объявила миссис Лавсток. — Я не потерплю от детей никакого беспорядка! Чтобы никакой мне беготни-прыготни, криков-визгов, громкого смеха, грязных рук и ног, грубостей и шалостей… — Каждый раз, когда миссис Лавсток называла нечто такое, чего не намерена терпеть, лебединая голова одобрительно кивала. — Также я не намерена мириться с пустой болтовней, трескотней, хиханьками, хаханьками и полными карманами. Терпеть не могу детей с набитыми карманами!
— Ах, уверяю вас, миссис Лавсток, у этих деток никогда и крошки в карманах не бывает! — заверила мисс Крамли. — Ни крошечки!
— Кроме того, я ожидаю…
— Что это у вас на голове? — перебила Эмма.
— Прошу прощения? — опешила дама.
— Вот эта штука у вас на голове. Что это такое?
— Эмма… — предупредила Кейт.
— Я знаю, что это, — вмешался Майкл.
— Не знаешь.
— А вот и знаю.
— И что же это? — спросила Эмма.
Миссис Лавсток обратила вопрошающий взор на директрису приюта.
— Мисс Крамли, это что здесь такое творится?
— Ничего, миссис Лавсток, абсолютно ничего! Уверяю вас…
— Это змея, — объявил Майкл.
У миссис Лавсток сделался такой вид, словно ей неожиданно отвесили пощечину.
— Это не змея, — возразила Эмма.
— Змея, — отрезал Майкл, не сводя глаз с шляпы. — Кобра.
— Но она же белая!
— Наверное, она ее выкрасила! — Майкл посмотрел на миссис Лавсток. — Я угадал? Вы ее покрасили?
— Майкл! Эмма! — прошипела Кейт. — Замолчите!
— Я просто спросил, она ее покрасила или…
— Ш-ш-ш!
Некоторое время, показавшееся всем вечностью, было слышно лишь шипение воды в батарее да нервное пощелкивание пальцев мисс Крамли, сплетавшей и расплетавшей руки.
— Никогда, за всю мою жизнь… — наконец начала миссис Лавсток.
— Моя дорогая миссис Лавсток! — дернулась мисс Крамли.
Кейт понимала, что должна что-то сказать. Если у них еще осталась хотя бы слабая надежда на то, что их не выставят отсюда, то нужно было немедленно постараться все загладить. Но гостья не оставила ей такой возможности.
— Я понимаю, что не следует ожидать многого от сирот…
