благополучно.
— Я отлично понимаю вас, мистер Дьюси, — сказал адвокат. — Ну, чем скорее я начну действовать, тем лучше пойдет дело! Мой клерк проведет вас в приемную, даст вам номер «Каледонского Меркурия» и последний номер «Ведомостей»; займитесь ими.
Мне кажется, мистер Робби возвратился часа через три. Я видел, как он вылезал из кэба, остановившегося подле его подъезда. Почти тотчас же меня снова провели в кабинет адвоката. Судя по серьезному виду моего нового друга, я подумал, что мне следует ожидать всего самого худшего. Мистер Робби был настолько бесчеловечен, что, не говоря ни слова о результате своих хлопот, прочитал мне длиннейшую нотацию относительно
— Мне тем приятнее высказать вам мое откровенное мнение, что вы не понесете никакого наказания за все ваши неразумные поступки, — прибавил он. (Полагаю, было бы лучше, если бы адвокат начал с этого заявления).
— Фаа вылечили, — продолжал Робби, — Сим и Кэндлиш уже давно очутились бы на свободе, если бы они не были до такой степени честны относительно вас, мистер Дьюси, или мистер Сент-Ив, как мне, по- видимому, следовало бы теперь вас называть. Они ни разу ни одним словом не обмолвились о вашем существовании; когда же их поставили на очную ставку с Фаа и его рассказом о происшествии, их новые показания до такой степени расходились с прежними, они так противоречили друг другу, что следователь совершенно стал в тупик и решил, что в дело замешан кто-то еще. Можете вообразить, как я старался разубедить его; вскоре я с удовольствием увидел ваших друзей на свободе. Они тоже были в полном восторге.
— Ах, сэр, — вскрикнул я, — вам следовало бы их привести сюда!
— Я не нуждаюсь в наставлениях, мистер Дьюси, — заметил адвокат. — Почем я знал, что вы желали возобновить знакомство, которое только что окончилось для вас таким счастливым образом? Говоря откровенно, я был бы против этого. Пусть погонщики идут домой! Они получили вознаграждение, вполне довольны и питают самое глубокое уважение к мистеру Сент-Иву. Когда я дал им пятьдесят фунтов (сумму более чем достаточную), Сим, единственный из двух товарищей, обладающий даром слова, стукнул палкой о землю и произнес: «Ну, ведь я говорил, что он настоящий джентльмен». «Сим, — ответил я ему, — мистер Сент-Ив совершенно то же сказал о вас».
— Итак, в этом случае можно было заметить: комплименты то и дело летают, когда встречаются благородные люди.
— Мистер Дьюси. Сим и Кэндлиш вычеркнуты из вашей жизни, и хорошо, что вы избавились от них! В своем роде они прекрасные малые, но совсем не годятся для вас. Послушайтесь меня, бросьте-ка ваши эксцентрические выходки, забудьте о всех этих погонщиках, бродягах и наслаждайтесь теми удовольствиями, которые свойственны молодому человеку с вашим развитием, состоянием и (простите меня) с вашей наружностью!
Мистер Робби взглянул на часы и прибавил:
— Для начала новой жизни позвольте мне попросить вас прежде всего перешагнуть через порог моей столовой и разделить завтрак с одиноким холостяком.
Долго сидели мы за прекрасным завтраком, и все время мистер Робби продолжал развивать ту же поэму:
— Без сомнения, вы танцуете? — спросил он наконец. — Да? Прекрасно! В четверег бал в собрании. Понятно, вы должны быть на нем; в качестве уроженца этого города я пришлю вам билет. Я глубоко верю в то, что молодой человек — молодой человек. Только помилосердствуйте! Бросьте всех этих погонщиков, бродяг и так далее. Говоря о бале, я невольно вспоминаю, что у вас не будет знакомых дам… О, я понимаю, как это неприятно! Я и сам был молод… Если вас не страшит крайне скучная перспектива выпить чашку чая у холостяка-адвоката, в обществе, главным образом состоящем из его племянников, племянниц, двоюродных внуков, внучек, опекаемых и множества потомков его клиентов, придите ко мне сегодня, около семи часов. Полагаю, мне удастся показать вам двух-трех молодых девушек, на которых стоит взглянуть. На балу они могут быть вашими дамами.
Он бегло обрисовал мне несколько молодых девушек, которых я должен был встретить у него, и в заключение сказал:
— Наконец, вы познакомитесь с моим другом, мисс Флорой. Не стану пытаться описывать вам ее. Посмотрите сами.
Понятно, я поблагодарил мистера Робби за приглашение и немедленно пошел домой, чтобы принять внешний вид, достойный взора Флоры и той хорошей новости, которую я собирался сообщить ей.
Мой туалет вышел удачен — по крайней мере, я имею основание предполагать это. Мистер Роулей на прощание произнес: «Забирательно! Вид у вас, мистер Анн, первый сорт!» И даже каменная миссис Мак- Ранкин — как бы это выразиться? — была поражена, скандализирована, но поражена! Понятно, она посетовала на тщеславие, заставившее меня думать о костюме, но невольно любовалась результатом моего легкомыслия.
— Ах, мистер Дьюси, — сказала она, — какое это жалкое занятие для христианина! Вы думаете о вашей внешности в то время, когда учение Христа попрано, в то время, когда знамя Нового Завета повержено во прах! Лучше бы вы, забыв о суете, молились, стоя на коленях!.. Однако, мне приходится сознаться, что ваше платье идет вам. И если вы сегодня собираетесь встретиться с любимой вами девушкой, я готова извинить вас. Молодежь — всегда молодежь!
Она вздохнула.
— Помню, когда мистер Мак-Ранкин явился ухаживать за мной (давно это было, давно!), я надела зеленое платье, отделанное кантиками. Говорили, что оно очень шло ко мне. Я никогда не отличалась красотой, но мое лицо было бледно, выразительно и интересно.
Пока я сходил с лестницы, мистрис Мак-Ранкин все время стояла на площадке со свечей в руке и, перегнувшись через перила, смотрела на меня.
Мистер Робби давал не вечер, а вечеринку. Я не хочу сказать этим словом, что к нему собралось мало гостей; напротив, все комнаты его квартиры были переполнены; но хозяин не прилагал особенных стараний занять общество. В гостиной стояли столы, и старички играли в вист. В зале молодежь как умела развлекала себя. Дамы сидели; мужчины стояли кругом с равнодушным или важным видом. Очевидно, единственным средством не скучать была беседа; впрочем, на столах лежали прекрасно иллюстрированные журналы; мужчины показывали дамам иллюстрации. Мистер Робби большей частью сидел в карточной комнате и только мимоходом появлялся в гостиной. Очутившись среди молодежи, он, как шарик, перекатывался от группы к группе, имея вид всеобщего дядюшки.
В этот день Флора случайно встретила его.
— Ну, мисс Флора, — сказал он ей, — приезжайте сегодня пораньше; мне хочется вам показать одного феникса! Я говорю о мистере Дьюси; он мой клиент, и я в него влюбился.
Адвокат сказал еще несколько слов о моей наружности, и после этого Флора заподозрила истину. Поэтому, приехав вечером к адвокату, молодая девушка не была спокойна: ее мучило предчувствие. Флора села недалеко от двери; там-то я и увидел ее, окруженную роем скучных, вялых молодых людей. Когда я подходил к ней, она поднялась со стула и самым естественным образом приветствовала меня, очевидно, заранее приготовленной фразой.
— Как вы поживаете, мистер Дьюси? Я не видела вас целую вечность!
— Мне нужно многое рассказать вам, мисс Гилькрист, — сказал я. — Вы позволите присесть подле вас?
Ловкая девушка, сев у двери, бросила на стул, стоявший рядом с ее стулом, свою шаль и тем сохранила для меня место.
Она сняла шаль с сиденья; молодые люди, окружавшие ее, были так деликатны, что отошли и оставили нас вдвоем. Как только я опустился на стул, Флора принялась обмахиваться веером и, полузакрывшись им, шепнула:
— Вы безумец!
— Влюблен до безумия.
— Я не в состоянии этого переносить. Неужели вы не понимаете, что я испытываю? — произнесла
