— Может, дожди в верховьях идут?
Углубились в лес. Опять опостылевшее петляние. Надоело, блин. Едешь, наклоняясь к самой гриве. Наконец плотные стены елок расступились, и мы выехали на поляну, в центре которой росла ветвистая берёза. Кубин перекрестился:
— Господи, помилуй!
На ветке, почти рядом со стволом, спиной к нам, висел человек. На краю поляны пасся конь. Мы подъехали ближе и посмотрели на повешенного.
Это был Григорий Лисин по прозвищу «Кутерьма».
Вот так. М-да, история не изменилась, и легенда в этой части правдива. Предатель все-таки он. Только как он монголам попался, пока загадка. И чем его напугали, что стал им помогать? Кубин смотрел на Кутерьму и что-то бормотал, потом сплюнул и сказал:
— Посмотри. Вон там, на груди.
Я присмотрелся и увидел деревянную бляху на кожаной верёвке. Вот, блин, это ж пайцза! Я ошарашено повернулся к Кубину.
— Власыч. Насколько я знаю, пайцзу давали только лояльным. Что же он такого сделал, что ему выделили эту деревяшку?
Кубин опять сплюнул.
— Плевать, что он там сделал. Повесили, или сам повесился? В ад ему, иуде, и дорога.
Он спрыгнул и направился к коню Кутерьмы. Я подъехал и сорвал деревянную бляху с висельника. Вгляделся в написанное — сверху вниз шла замысловатая вязь. Хм, с монгольской письменностью я не знаком. Да и на пайцзе было написано не по-монгольски. Это скорей на арабский похоже. Кубин привязал к седлу коня Кутерьмы, и обернулся.
— Поехали, Володя.
13
На окраину леса вышли как-то неожиданно. Дымов от пожара стало меньше. Город почти догорел. Вышедшая из берегов река залила половину поля, и хорошо, что залила. Ещё чуть, и высохшая трава вспыхнула бы, а там недалеко и до лесного пожара. Насмотрелся я на них в своём времени. А из леса мы вышли ближе к реке, метров на триста от того места, где оставили троих китежан. Сейчас там горели костры. Вокруг них толпились больше десятка ратников. Мы подъехали. Нам навстречу вышел Садов. Мы спрыгнули с коней. Ратник, чуть виновато опустив голову, сказал:
— Простите меня, бояре, за слабость мою.
Кубин прервал его:
— Ничего, Тимофей Дмитриевич, мы всё понимаем.
Я показал на людей, толпившихся у костров.
— Откуда они?
Садов, прокашлявшись, махнул рукой в сторону дороги:
— Я как в себя-то пришел, сначала опять к граду кинулся, но вижу, не спасти там никого. Потом поскакал к крепостнице. А там… — Он сглотнул. — А там побиты все лежат. Как будто со спины им ударили. Ворота даже не сорваны, а просто открыты. Я стал кричать, звать: «Есть кто живой?». Вот осьмерых и высмотрел в лесу, как откликнулись. Они мне рассказали, что поганые от города ударили. Потом по дороге и остальные подошли. Как будто кто путь им указал.
Ратники, толпившиеся рядом, согласно закивали:
— Как есть правда.
— Тихо от города пришли и ударили.
Садов заскрипел зубами:
— Попадись он мне. Голыми руками удавлю.
Кубин хотел меня остановить, но я выпалил:
— Удавился сам, иуда этот.
Все чуть ли не одновременно выдохнули:
— Кто?
— Лисин Григорий.
Все уставились на Кубина.
— Кутерьма?
— Не может быть!
— Он же славным боярином был.
Я оглядел всех и сказал:
— Может. Сами видели его. Он недалеко на берёзе висит.
Кубин добавил:
— Совесть иуду заела. Сам повесился.
Садов сплюнул:
— Жаль, не попался он мне. Пусть теперь в аду горит вечно.
Потом, помолчав, спросил:
— Что же теперь делать нам?
Мы с Кубиным переглянулись. Я поднял руку и сказал:
— Есть у нас только одно дело. Поганых бить.
Ратники загудели:
— Где теперь их искать?
— Мало нас.
— Луков нет. Лошадей по одной на брата.
Я прервал гомон:
— Знаю, нас мало. Но есть ещё Велесов и его полк. Он к Большим ключам шел. Вот туда и пойдём.
